Александр Омильянович - В Беловежской пуще
— Наверняка! — ответил Губарин. — Однако эта территория Восточной Пруссии должна быть очищена от остатков нацистов навсегда. Такой мы хотим эту землю передать Польше, которой она исконно и принадлежит.
28 апреля 1945 года в отделе контрразведки в Гижицко состоялось совещание. Полковник Губарин доложил о положении на фронтах, детально рассказал о боях в окруженном Берлине. Это вызвало горячий энтузиазм собравшихся. Все понимали, что конец войны близок.
— Через три дня, — продолжал полковник, — наступит Первое мая. Тридцатого апреля после обеда у нас состоится торжественное собрание. После него все солдаты, свободные от наряда, получат увольнительные. Офицеры, которые хотели навестить знакомых, также могут быть свободны. На наше счастье, обстановка у нас спокойная. Пусть в этот день у всех будет праздник.
Сидящий в зале «Ленцке» с трудом сдерживал охватившую его радость. Он старался не пропустить ни слова из того, что говорил полковник Губарин и что ему в это время подробно переводил на ухо майор Ольшевский.
— Вечером устроим банкет для офицеров отдела, которые никуда не выезжают. Капитан Воробьев, на столах всего должно быть вдоволь. Отметим достойно праздник, который уже несколько лет встречали на фронте, в окопах! — Этими словами полковник закончил совещание.
Раздались бурные аплодисменты. Майор Ольшевский, сидевший рядом с «Ленцке», разъяснил ему последние слова полковника, стиснул плечо и сказал:
— Видишь, Вальтер, в прошлом году ты находился за колючей проволокой и не думал, что нынешний праздник будешь с нами! Жаль, что водки не пьешь, а то выпили бы...
— Здоровье, сердце, лагерные переживания, — беспомощно развел тот руками и кисло улыбнулся. — Однако по этому случаю немного вина выпью. Водки я фактически никогда не пил. На нелегальной работе надо было всегда оставаться трезвым. А какие задания будут на сегодня? — как бы нехотя спросил он.
— На сегодня? — Майор на миг задумался. — В принципе, никакой особой работы нет. Можешь отдыхать. Знаю, что любишь солнце, прогулки, а после всего того, что ты пережил в лагерях и тюрьмах, это тебе весьма необходимо. После праздника поедем с тобой на продолжительное время в Ольштын и Кенигсберг. Все идет к тому, что вскоре мы должны переехать всем отделом в Кенигсберг, — шепнул он конфиденциально. — Только никому об этом не говори — это пока секрет.
«Ленцке», обрадованный известием, поблагодарил майора за свободный день и тут же покинул здание. Ольшевский вошел в кабинет полковника и доложил.
— «Ленцке» ушел очень радостный. Сегодня, самое позднее завтра ночью он должен связаться со своими бандитами в пуще, а затем, я уверен, приведет кого-нибудь себе на помощь. Я уже почти наверняка знаю, как он будет действовать. Если бы он всех своих сюда привел, то мы не имели бы забот. Необходимо на пути его движения убрать все патрули, чтобы они не сорвали наши планы.
— Как ты думаешь, сколько бандитов может быть в этом убежище? — спросил полковник.
— Думаю, что не больше десяти, в противном случае возникли бы проблемы со снабжением.
— Как спланировано размещение оперативных групп?
— Все сделано самым тщательным образом. Три собаки с проводниками прибудут завтра. Всех необходимых работников нашего отдела разместим в соседних зданиях.
— Соответствующие распоряжения уже отданы?
— Завтра офицеры будут посвящены в план операции.
— Понятно.
— Дежурным назначим опытного оперативного офицера. Лесной квадрат, где находится их убежище, незаметно оцепим еще с вечера так, чтобы мышь не могла проскочить. И это, видимо, будет финал нашей «игры» с гитлеровским подпольем в этом районе, — закончил доклад майор.
— Ну что ж, Петр, подготовил ты все это детально. Спасибо тебе. Желаю успеха...
Два последних апрельских дня в отделе было необыкновенно оживленно. Солдаты украшали здание и зал, где должно было состояться торжественное собрание. Привезли ящики с напитками и корзины с закусками. Повара были заняты по горло. Создавалось такое впечатление, что абсолютно все увлечены подготовкой к первомайскому празднику.
«Ленцке» вертелся как вьюн. Он тоже помогал украшать здание, потом вдруг исчезал и возвращался с пучками зелени и полотнищами красного материала, который в то время не так легко было достать в Гижицко. Однако за каждым его шагом бдительно следили. Было отмечено, что в ночь на 29 апреля он вновь, соблюдая максимальную осторожность, уходил в Борецкую пущу. Цель визита «Ленцке» в лес была известна, однако надо было внимательно следить за его возвращением.
После нескольких часов отсутствия он возвратился в город другой дорогой. Вместе с ним пришел какой-то неизвестный человек в форме советского офицера, и они вместе пошли на квартиру «Ленцке». То обстоятельство, что с ним пришел из леса только один человек, несколько обеспокоило майора Ольшевского. В связи с этим ему пришлось изменить свой план ликвидации гитлеровских диверсантов.
30 апреля 1945 года радио принесло радостную весть, что бои в Берлине подходят к концу и что наши штурмовые группы сражаются уже вблизи рейхстага. Среди работников контрразведки это вызвало небывалый подъем. Все поздравляли «Ленцке» с предстоящим скорым возвращением в Берлин.
Торжественное собрание, посвященное 1 Мая, началось после обеда. Собравшиеся выслушали доклад полковника Губарина. Затем личный состав распустили по домам. Здание отдела опустело.
Наступил вечер. В празднично украшенном зале на первом этаже уже начался праздничный ужин для офицеров, которые остались в Гижицко. Среди них находился, конечно, «Ленцке». Он неторопливо потягивал из рюмки вино, шутил и даже произнес праздничную речь, вызвав одобрение и аплодисменты. Однако его глаза внимательно следили за пьющими. А все пили много и с охотой... воду, заправленную для запаха спиртом. Только в том месте, где сидели полковник Губарин, майор Ольшевский и «Ленцке», стояло несколько бутылок настоящей водки, на случай, если бы «Ленцке» захотел попробовать чего-нибудь покрепче. Офицеры, как опытные актеры, играли роли сильно подвыпивших людей, пели песни... Два гармониста с душой наигрывали фронтовые песни. Некоторые пустились в пляс. Наиболее подвыпившими казались полковник Губарин и майор Ольшевский.
Двери рабочих комнат, куда входили и выходили офицеры, «по простой случайности» остались открытыми. Даже в замке двери кабинета полковника Губарина торчал ключ. Настроение было беззаботное, обстановка семейная, и создавалось такое впечатление, что элементарные меры предосторожности преданы забвению. Это и понятно, война здесь уже была закончена, и начиналась мирная жизнь.