Владимир Дружинин - К вам идет почтальон
Как назло, чужое письмо досталось не кому иному, как Стигу Лаурису. Конечно, будь он прежним боцманом Лаурисом, он, самое большое, поворчал бы на Пелле, и уж во всяком случае не стал бы затевать скандала. Но теперешний Лаурис, хозяин «Веселого лосося», не только прочел нотацию несчастному Пелле, но погрозился сообщить директору почты.
— Тогда конец, — сказал мне расстроенный Пелле. — Директор давно подозревает, что у меня неладно с глазами, хоть я и уверяю его, что вижу прекрасно. Как получит жалобу — сразу устроит мне проверку. И вон со службы.
Напрасно я старался успокоить его. Пелле, чуть не плача, твердил:
— Выгонят меня. Непременно выгонят.
— Да брось ты стонать, — сказал я. — Стиг забыл про тебя, я уверен.
Однако я вовсе не был уверен. Очень просто, и нажалуется. Нарочно нанесет визит на почту, будет возмущаться и всячески разыгрывать из себя важную персону.
— Выкинут вон и даже обрадуются, — упрямо молвил Пелле. — Возьмут другого, помоложе.
— Обратишься к Скобе, — сказал я.
Пелле помолчал. Он, наверно, вспомнил мягкие бархатные подушки в машине бургомистра. Но через минуту белесые брови Пелле сдвинулись, и он проговорил:
— Улле, наш бывший сторож, ходил в ратушу.
— Ну и что же?
— Скобе не принял его. Советник муниципалитета, — знаешь, горбун…
— Надо было к самому Скобе, — перебил я.
— Не пускали к нему. А советник отказал. Очень, мол, сожалею, но государство не может держать на работе инвалидов. Мол, у государства и так не хватает на всё. Улле набрался смелости и заявил, что за двадцатидвухлетнюю службу казна могла бы помочь ему полечиться. Так нет, видите ли, в казне на это нет ни одного эре. Положение в мире очень напряженное, начал объяснять горбун. Это значит — Россия хочет на нас напасть. Так они всегда говорят, чуть рабочий человек попросит поддержки.
Что я мог ответить Пелле? Я начал было о том, какая сложная штука политика и как трудно, не имея надлежащего образования, в ней разбираться. Но Пелле покачал своей лысой головой.
— Одно я скажу, Ларсен, — проговорил он, — в России человека не выбрасывают за ворота, как собаку. В России тебя лечат, если ты болен, и ничего не берут за это. Врач приходит к тебе и, если нужно, кладет тебя в больницу. И тебе дадут самые дорогие лекарства, чтобы тебя спасти.
— Самые дорогие? — удивился я. — Откуда ты знаешь, Пелле? Это Нильс рассказывает всякие чудеса про Россию, но на то он и красный.
— Нет, Рагнар. Мне сказал сын пастора Визелиуса — Конрад, который кончает в этом году университет. Он был в России.
Никогда я не видел почтальона Пелле таким взволнованным. Я не мог успокоить его, как ни пытался.
15
Мистер Арчибалд — нет, вылетела у меня из головы вереница имен этого чудака, увешанного сумками, — выбрал для выступления преподобного Харта сквер против «Веселого лосося». С вечера там застучали топоры. Не знаю, по какому праву, но Сомс довольно решительно хозяйничал в сквере. Скамейки на площадке, где гуляющие прежде кормили голубей, он передвинул, наставил еще скамеек, а на самом газоне воздвиг кафедру. Рядом с ней сколотили еще зачем-то арку с перекладиной, выкрасили белой краской и навешали разноцветных лампочек, хотя белые ночи еще не кончились. Видно, мормонам просто некуда девать деньги.
Арка тоже стояла на газоне. И как это Арвид Скобе, с его страстью к зеленым насаждениям, спокойно смотрит на такое разоренье в городском сквере!
Сомсу мало показалось флажков на кафедре, он прикрепил еще несколько дюжин к стволам деревьев и под каждым флажком прибил плакат с духовными стихами или с видом города Солт Лейк в штате Юга. Из «Веселого лосося» вынесли столы и разложили на них для продажи разный товар: книжки, зубочистки, жевательные резинки и прочее. Так что сквер наш запестрел, как ярмарка. Портили впечатление только черные дыры в окнах соседних домов — след дебоша, устроенного матросами с американского парохода.
Утром на перекладине под аркой повис колокол. Как вы думаете, что́ это был за колокол? Наш, из Сельдяной бухты, с нашей церкви! Ума не приложу, как Сомс достал его. Было шесть часов утра, когда он начал трезвонить и поднимать всех с постели, — это в воскресенье-то. Не дал людям поспать. Некоторые, говорят, спросонок выскочили в одном белье, решили — пожар.
Звонари, нанятые Сомсом, по очереди раскачивали язык колокола, — набат гремел непрерывно часа полтора, пока сквер не заполнился.
За кафедрой полукругом разместился хор. В толпе говорили, что хор не наш — столичный, прибыл сегодня поездом. Верно, и это обошлось мормонам недешево. Толпа напирала, чтобы получше разглядеть певчих и Сомса, и я очень скоро потерял бабушку Марту. Меня отнесло в сторону, к столику с молитвенниками, и я едва не опрокинул его. Сомс подал знак, хор затянул гимн. Слова гимна были наши, но звучал он не по-нашему и так странно, что и слова родного языка нельзя было как следует разобрать; ясно слышался лишь припев — «ух», «ух». Под это уханье и поднялся на кафедру преподобный Харт — толстый, краснолицый. Он положил руки на край кафедры, пошевелил пальцами, разбрасывая искорки золота от своих колец, потом застыл и поднял глаза кверху. Я невольно сделал то же самое и увидел зеленый шпиль кирки, на котором сидела ворона. Преподобный постоял в таком положении минут пять; хор не пел, и колокол не звонил. Наконец в толпе не выдержали молчания и начали шептаться, и тогда преподобный, видимо, сообразил, что пора начинать.
Он произнес длинную фразу на английском языке, и тотчас визгливый голос перевел ее:
— Дорогие братья и сестры, святые последнего дня послали меня сюда сообщить истину, начертанную на серебряных скрижалях.
Я подтянулся на носках, чтобы выяснить — откуда же исходит голосок, и увидел горбуна из ратуши. Он стоял у самой кафедры и был такой важный, что, казалось, лопнет от важности.
Послушаем, что́ там начертано, на скрижалях. Всё у них либо серебряное, либо золотое.
Однако из следующей фразы я узнал очень немного. Выходило, что скрижали были найдены на какой-то горе в Америке. А затем выяснилось, что надпись на них удалось прочитать лишь с помощью двух ангелов. Стало быть, сейчас истина доходит к нам уже в третьем переводе.
Толпа колыхалась, задние нажимали на передних, и меня отодвинули к дереву с плакатом. На нем было нарисовано здание с башенками, а под ним чернел столбик цифр. Оказывается, это и есть храм мормонов в Солт Лейк Сити, высотой в 118 футов и вмещающий 9000 человек. Да, дела у них идут не плохо, по всему видно. Что ж, истина на скрижалях, может, кой-чего и сто́ит, но я не большой охотник вникать в церковные вопросы, — тут уж я уступаю место бабушке Марте.
