Виктор Вучетич - Поединок. Выпуск 3
— «Эх, парень, мне сегодня тоже одиноко, как и тебе, — сказал горестно бородатый и разлил по рюмкам коньяк. — Выпьем лучше за здоровье невесты. Я ведь видел, что ты к ней шел. Зря. Не надо ее трогать. Не надо. — И добавил: — Сегодня». Мы выпили. И он продолжил свою речь: «Ты посмотри, какая она вся беленькая, чистенькая! Сама невинность. Снегурочка! — сказал и ухмыльнулся. — А знаешь, приятель, я ведь только вчера с ней спал... Что? Можешь мне поверить. И завтра буду спать. Не откажет. И все же пропиваю ее и пла́чу». Но он не заплакал, сволочь, а заржал. Как последний подонок. Бывает же такое!.. И я засмеялся. Во мне будто пружина распустилась. Полегчало. И мы оба долго смеялись. Над женихом, конечно. Над родными этой парочки. Над всем миром. Ржали так, что люди оглядывались, но мы плевали на всех. А за свадебным столом орали «горько». Непонятно было, кому горько-то. Но стрелять отпала охота. В кого было стрелять?
— Потом?
— Свадьба выкатилась из ресторана. И мы следом. Любопытно было. Но его никто не знал, а невеста, может, и заметила, но не подавала виду, змея. Хотел я пугануть на улице, сбить с него спесь, да плюнул.
Он помолчал. Я не подталкивал.
— Ночевал я последнюю ночь у него.
— У него? — удивился я.
— Ага. Почему позвал, сам не знаю. Живет в самом центре, в общей квартире. Комната грязная, неприбранная. Правда, книг много. Иконы по стенам, кресты. Лампада в углу. Журнальчики интересные с голыми девочками. Полюбоваться есть чем. Он то ли с японского, то ли с китайского что-то переводит, переводчик, говорит, дома работает. Кофе сварил, крепкий, хороший кофе. Ликерчиком угостил. Ночевать как-то противно было. Постелил мне на полу, какую-то овчину кинул, тулуп. Он, по-моему, всю ночь не спал, подглядывал за мной. Может, за иконы боялся — думал, сопру. Я ему про себя мало рассказывал, так, всякую небыль, а он про церкви, про иконы. Говорил, очень иностранцы ценят, много дают за них. Утром выпроводил меня, ждал какую-то девицу. А я отправился в парк.
— Зачем?
— Скрывался. Третий день уж пошел, как я с объекта удрал. Денек был солнечный, будни, народу нет. Только влюбленным гулять. Заметил одну парочку в кустах. Подобрался. Думаю, помахаю наганом, погляжу, как Ромео будет защищать свою Джульетту, небось поползет на коленях, а то и вовсе даст деру... Взвел курок на случай, и вдруг навстречу милиционер, прямо на меня. Я и выстрелил. Меня расстреляют?
Почти без паузы повторил он свой первый, самый главный для него вопрос.
Я опять не ответил. А хотелось сказать: «Как ты высоко ценишь свою жизнь и плюешь на чужие».
— Я же все рассказал.
— Нет, не все. Почему покинули пост и украли оружие?
— Я не покидал. Меня сняли с него.
— За что сняли?
— Я был выпивши.
— Значит, за дело. С утра явились пьяным?
— Нет, после обеденного перерыва.
— И часто так случалось?
— Впервые... Я, между прочим, не пью. Так, в компании, с девушками.
— Что же заставило вас напиться в этот день?
Он споткнулся, но ответил:
— У меня была одна встреча.
— С кем?.. Вас напоили?
— Нет. Я пил один.
Он явно не хотел называть того человека, с кем встретился. Видимо, эта встреча и дала толчок остальному.
— С кем вы встретились? Отвечайте. — Но он молчал. И тогда я ударил вопросом в цель: — С Джульеттой? — и попал.
— Ее не Джульеттой зовут.
— Кто она, мы установим. Если сами не изволите сказать, — я полистал его записную книжку. — Сколько имен! Придется вызывать всех подряд. Нудное дело.
И нанес второй удар.
— Она дала вам отставку. — Было видно по его лицу, что снова попал. — Вы напились с горя и вас сняли с поста...
Так чистят капустный кочан, у которого листья в черных точках. До кочерыжки. Противно видеть у ног червяка. Но я обязан был сорвать философско-маньячную покрышку с этого бутафорского супермена. Обнажить его перед законом.
— Ушли и унесли оружие. Протрезвев, поняли, что украли, а как вернешь? И зарядили себя обидой, досадой, злобой, как наган патронами. На весь мир. И бессилием. Но мир огромен, а человек, когда вне его, ничтожен. Даже с оружием...
— Играл, — сказал он, — и доигрался.
Первые слова, достойные человека. Я сказал ему об этом.
— Тяжело выворачиваться наизнанку, — ответил он.
— Тяжело, — согласился я. «Если осталась хоть капля стыда», — хотел я добавить, но сказал: — Если уж начали, так давайте.
— Девочка, конечно, была первый сорт, — сказал он. Не знаю, как насчет стыда, но лексика его осталась прежней. — У меня таких еще не было. На одном вечере познакомились, на танцах. Танцую я — будь здоров. Слово за слово, в общем, прилип. Сам удивлялся, как удалось такую подцепить. Ребятам своим показал ее издали. Позавидовали... Она учится в институте, а у меня, сами знаете, семь классов и коридоры. Но язык подвешен, трепаться могу. Как-то в ресторане танцевали, она рукой коснулась моего пояса и наткнулась на кобуру, под пиджаком. Без нагана, конечно, но она-то не знала, для форсу надел. Удивилась, спросила, что это значит. «А то значит, Юля, — так ее зовут, — что я выполняю особое задание. Не успел снять. Как-нибудь расскажу...»
Его не тянуло к труду, без которого не может обойтись настоящий человек, к физическому или умственному, все равно, но с осязаемыми плодами. Когда главный результат не деньги, а деталь, зерно, стихотворение, удачный эксперимент. Он не любил и свою работу, хотя выбрал сам, перебрав с десяток других, более трудоемких. Она устраивала: отдежурил сутки — трое гуляй, никаких забот.
Его коллеги по проходной — бойкие старики с морщинистыми лицами и острыми глазами — частенько говорили: «Эх, парень, мы в твои годы...» Им было что вспомнить из прожитого, а на их черных форменных гимнастерках светились планки боевых и трудовых наград. Заслужив пенсию, они идут на эту работу, потому что не привыкли к безделью.
Он же был бездельник по природе, потому и выбрал для себя такое дело. А добавку к зарплате легко находил в окрестных торговых точках. Разгружал, подтаскивал, убирал и получал наличными. И все же стыдился этой деятельности, не свойственной его молодости, здоровью и запросам, скрывал ее, конечно, от девушек.
— ...И я ей рассказывал: «Мы вот с тобой, Юля, на детективы ходим, про шпионов, разведчиков. А ведь это мою жизнь показывают. Извращают, конечно, фантазируют, в жизни все суровее и проще». Ну, а она — сами понимаете. Как-то сказал: «Встречаюсь я с тобой, а кто твои родители, не знаю. При моей работе так нельзя, не положено. Если у нас серьезно, познакомь». Она поверила моей брехне, предъявила предков. Оказались солидные люди. Квартира — первый сорт. Дача. На машину записаны. Вот так, гражданин следователь, налаживался мой быт, экономический скачок, — заключил он. — Но все рухнуло, окончательно гробанулось. И не от выстрела в милиционера, нет. За два дня до него.
