Луи Буссенар - Адское ущелье
Канадцы намеревались при первом же удобном случае ускользнуть по-английски, не прощаясь, и укрыться в долине, где на них не глазели бы, как на некую диковину.
Но Боб словно прочел их сокровенные мысли. Проворно выскочив из круга слушателей — почти настоящего полковника, краснорожего судьи и многочисленных профессоров без кафедры и дипломов, — он подошел к бедным братьям, которые с потерянным видом взирали на двуногий зверинец.
— Хэлло! Что такие невеселые? Не привыкли? Ерунда, сейчас все будет хорошо… надо только пропустить стаканчик виски!
Выговорив это заплетающимся языком и развязным тоном пьяного, Боб понизил голос и добавил уже серьезно, обращаясь главным образом к Жану:
— Джонни, держитесь! Не сомневайтесь, я помню о вас. Скажите-ка, мой дорогой, как зовут того, кого вы разыскиваете. Вы рассказали мне обо всем, но имени не назвали.
— Его зовут Туссен Льбе, — глухо ответил Жан, глотая звуки на манер орлеанских деревенских жителей.
— Туссен Льбе, — повторил Боб, стараясь воспроизвести произношение Жана.
— Иначе говоря, Лебеф, но у нас в Канаде говорят Льбе.
— Хорошо! — вскричал Боб, переходя к прежнему тону. — Эти парни скромнее девиц! Я знавал скотниц более развязных, чем они… но это пройдет!
И ковбой вернулся к оставленным собутыльникам, чьи глотки изрыгали всякую чушь, одновременно поглощая спиртное.
Братья поняли, что Боб не столь прост, как видится. Он с упоением играл свою роль, получая огромное удовольствие и целиком отдаваясь ей, как это свойственно американцам. Было ясно, что ковбой старается выведать все что можно об их враге.
С этого момента они немного успокоились, и шумная вакханалия приобрела некоторый смысл в их глазах. Канадцы так и остались бы сторонними наблюдателями и как-то примирились бы с происходящим, если бы не назойливость бородатого оборванца, говорившего с сильным ирландским акцентом. Он уже некоторое время крутился возле них, желая во что бы то ни стало с ними выпить.
Ирландец едва вязал лыко, как и подобает уроженцу «Сестринского острова»[63], и с пьяной тупостью повторял одно и то же:
— Эй, чужаки, выпейте со мной… что-нибудь эдакое! Коктейль, а? Не хотите? Тогда джина… Нет? Ну, так виски!
— Нет, спасибо, нам не хочется, — поочередно отвечали ему братья.
— Может, вам заплатить нечем? Не смущайтесь… я при деньгах… поставлю, если у вас в карманах ветер гуляет… Я люблю помогать бедным… Янки вас ни за что не угостят, а я человек щедрый… Я из королевского рода… Чего смеетесь? Мое имя Патрик О’Брайен![64]
— Слушайте, вы, наследник ирландского престола, — вспылил наконец Франсуа, — пейте себе на здоровье, если вам так хочется, и оставьте в покое тех, кто в этом не нуждается!
— Арра! — завопил пьяница. — Он оскорбил меня! Американец уже всадил бы вам пулю в лоб за упрямство! Но я человек терпеливый… Выпьете со мной?
— Нет! — ответил Франсуа со спокойствием, удивительным для его возраста.
— Во второй раз спрашиваю: выпьете? — произнес ирландец, и тон его внезапно стал угрожающим.
— Не стоит усердствовать.
— В последний раз спрашиваю!
— Вы стойте на своем, не так ли? Ну и я также. У меня нет никакого желания глотать всякую дрянь ради вашего каприза. Не стану пить, и не просите!
— Бедарра! — взвыл ирландец, хватаясь за кобуру. — Я тебе голову проломлю, желторотый!
Франсуа, стремительно протянул руку через стол, ухватил ирландца за бороду в тот самый момент, когда пьяница выхватил кольт. Взревев от боли и унижения, Патрик наставил револьвер на Франсуа, но тот свободной рукой перехватил ствол и спокойно произнес:
— Я часто слышал, что во хмелю люди делают глупости… Нечего баловаться с оружием в таком состоянии. Дайте сюда пистолет. Я верну вам его завтра, когда проспитесь.
Клокоча от ярости, глубоко уязвленный, Патрик О’Брайен пытался вырваться, с пеной на губах изрыгая кельтские[65] ругательства:
— Бедарра! Я сниму скальп с этого молокососа! Щенок от белого кобеля и краснокожей суки!
Услышав это, Франсуа изменился в лице, побледнел.
— Скажи, младший, — вмешался Жан, такой же бледный и спокойный, как Франсуа, — может, мне выкинуть этого пэдди вон?
— Нет, позволь, я сам разберусь с ним.
— Будь по-твоему, младший, — уступил Жан. — Но я пригляжу, чтобы никто не сунулся к тебе сзади.
Столкновение привлекло внимание присутствующих, и шум вдруг затих. Все взоры обратились на Франсуа, а тот, по-прежнему держа правой рукой за бороду потомка ирландских королей, левой легко обезоружил его.
Более рассудительные одобряли действия юноши, восхищаясь его хладнокровием и силой. Другие осуждали за отказ от предложенной выпивки — любой американец счел бы подобный поступок серьезным оскорблением. И, естественно, всюду уже заключались пари на исход схватки.
— Отпусти меня, мер-р-р-завец! — рычал ирландец.
Но юноша, не обращая внимания на эти вопли, лишь сильнее сжал бороду противника, приподнял его без всяких усилий на вытянутой руке, как держат напакостившую кошку, и подержал несколько секунд в этом смешном положении, а затем отвесил пару увесистых оплеух.
— Вот так! — проговорил он под бурное одобрение публики. — Если вам мало, приходите завтра. Получите вдвойне. Вы назвали меня молокососом… Мне и вправду всего шестнадцать лет, и я не обиделся на это… Но иногда молокососы имеют преимущество, мистер бородач. И если вы еще раз посмеете оскорбить меня, я сниму с вас скальп.
Эти слова, встреченные громовой овацией, Франсуа произнес со спокойствием и достоинством, не лишенным некоторого лукавства, — удивительными для мальчика. Впрочем, по силе и решимости он ничем не уступал мужчинам.
Протрезвевший ирландец обвел блуждающим взором смеющиеся лица и понял, что потерял всех своих сторонников. Однако ему хотелось, чтобы последнее слово осталось за ним.
— Мальчишка заплатит мне за это! — крикнул он, пятясь к дверям. — Посмотрим, так ли он ловок в обращении с пистолетом или карабином.
— Дуэль? Это мне подходит! — воскликнул Франсуа. — Можно прямо сейчас, если желаете… Почтенные джентльмены посторонятся направо и налево. Я верну вам револьвер, но постарайтесь никого не задеть.
— Завтра… когда будет светло, — пробурчал Патрик, припертый к стенке предложениями Франсуа.
— Друзья, — вмешался Боб, выныривая из толпы, — оставьте ирландского ублюдка и послушайте меня. Человек, о котором вы говорили, еще утром был в Гелл-Гэпе.
— Это точно, Боб?
