Григорий Славин - Имею право сходить налево
Антоныч разворачивает к себе карту. Можно подумать, он сейчас предложит что-то умное. Как тот герой блокбастера, который до последней минуты говорит глупости, а потом встает и быстро отключает ядерный фугас.
– Нужно позвонить Гюнтеру, – Гриша почесал подбородок. – Он поможет.
– При чем здесь Гюнтер? – Антоныч вяло моргнул. – Ты думаешь, терпение людей можно испытывать бесконечно?
– А у нас есть другой вариант?
– Какой вариант? Гюнтер знает, как обчистить квартиру в доме на Кутузовском?!
– Может, он чему научит.
– Нашел учителя! Ты бы помог?
– Я не буду звонить Гюнтеру, – угрюмо сообщил Гриша и спрятал свою трубку в карман джинсов.
– Звони!.. – Гера протянул ему свою.
Происходящее мало укладывается в моей голове. Что-то происходит, а я никак не могу стать участником этого. Сказкин, менеджер на плите, Гришина жена, которая не может вернуться домой, какой-то Гюнтер…
Гриша между тем набирает номер. Около минуты мы слушаем музыку. Оркестр под управлением Глена Миллера исполняет главную тему кинофильма «Серенада солнечной долины».
– Так и первый раз было, – шепчет Гриша.
Потом музыка прерывается, и я слышу беспредельно усталый голос:
– Какого черта?
Это знакомый голос.
– Гюнтер Алексеевич, здравствуйте! – говорит Гриша.
– Что? – после небольшой паузы.
– Здравствуйте, Гюнтер Алексеевич!
– Это кто?
– А помните, мы несколько часов назад разговаривали с вами в кафе?
– Я не был в кафе уже лет десять.
У меня из зубов вываливается сигарета.
– Как же так, – ошеломленно бормочет Гриша. – Мы с вами разговаривали о Сказкине…
– О сказке?.. Какой сказке? Вы кто?
– Я Гриша.
– Значит, если ты Гриша, тебе можно будить человека в три часа ночи?
– Сейчас два ночи.
– Это у тебя два. А у меня три.
Телевизор давно выключен. Мы молчим. Поэтому разговор, переведенный в режим громкой связи, слышен очень хорошо. Сказать, что мы ничего не понимаем, – это ничего не сказать.
– Мы от Владислава Александровича… – делает Гриша последнюю попытку.
– Я его не знаю.
Существуют две разновидности ступора: пассивный и активный. Пассивный – это когда ты без причин начинаешь смотреть на какой-то предмет и доводишь себя до состояния фикуса так убежденно, что даже моргать перестаешь. Активный отличается от него тем, что вводят тебя в него и выводят шлепками по лбу. Я сейчас находился в активном ступоре.
– Как же так?.. – шепчет Гриша, наливаясь свекольным соком и глядя на экран телефона. Убеждается, что правильно набрал номер. – Вы – Гюнтер Алексеевич?
Связь прерывается.
– Что происходит? – пробормотал Антоныч. – Короче, зачем нам Гюнтер этот? Мы управимся и без него! Что тут на плане квартиры обозначено?.. – и он деловито склоняется над столом.
– Да нас охранники в дверь даже не запустят! – я встаю и направляюсь к окну. Хмель уходит, его начинает замещать усталость. – У нас всего три дня. Если продать квартиры, машины, перевести бабки за границу… В Новой Зеландии можно организовать серпентарий и торговать ядами. Сейчас на них большой спрос в США…
Мои планы нарушает телефонный звонок. «Большое космическое путешествие» снова начинается.
– Это она! – Гриша выдернул из штанов трубку, уронил на пол, поднял, снова уронил, снова поднял и включил. – Да, солнышко?
– Сам ты солнышко, дефективный, – слышим мы по громкой связи. Это голос Гюнтера. – Ты с какого телефона мне сейчас звонил?
– Гюнтер Алексеевич?..
– Еще раз назовешь мое имя в эфире, башку оторву. Через час на прежнем месте.
– А я говорил, что звонить ему нужно было с телефона Григория, – упречно произносит Антоныч.
– Ты не говорил!.. – рявкаем мы хором прапорщиков ансамбля Красной армии.
Эта ночь никогда не закончится.
Через пятьдесят две минуты мы заходим в кафе и видим за столиком Гюнтера. В половине третьего ночи он ест салат из пропущенного через крупную терку огурца и запивает водой из бокала. Перед ним серебряный поднос, на нем – рюмка водки. И крошечное серебряное блюдце с искрящейся росой черной икрой.
Он смотрит на нас взглядом, каким смотрит главврач психиатрической больницы на четверых шизофреников, закинувших удочки в унитаз.
– Садитесь, дебилы.
Второго приглашения мы решили не ждать.
– С чьего телефона ты звонил?
– С Гериного… – признается Гриша.
– Пальцем покажи.
Гриша показывает на Геру.
– Дай трубку, – просит Гюнтер.
Гера без вопросов отдает.
Подозвав официанта, Гюнтер бросает ему «Нокиа». Официант коротко кивает и направляется к аквариуму ведер на сто в углу кафе. Подходит, щиплет корм для рыбок, солит им воду, после чего бросает туда же телефон. Размером с руку, похожие на акул рыбки приходят в восторг. Они мечутся, хватают что-то ртом и поднимают со дна песок. Побледнев, Гера встает и направляется к аквариуму. Чтобы он не упал в него, я встаю и иду следом. Около минуты мы смотрим в аквариум. Вернее, на восемь или десять трубок разных размеров, цветов и производителей, разбросанных по его дну. Две или три из них уже подернулись тонким слоем тины, а один проржавел настолько, что был похож на телефон Флинта. Беспредельно пораженные этой картиной, мы возвратились на свои места.
– Твой номер, недоумок, – говорит Гюнтер Грише, поднимая рюмку, – я изолировал от доступа третьих лиц. Я для того это сделал, наверное, чтобы ты звонил мне с телефона другого недоумка. Какого черта вам опять надо? – он выпивает, цепляет ножом из блюдца икорку и отправляет ее в рот.
– Понимаете, в чем дело… – говорю я, соображая, как объяснить, чтобы он действительно понял. – Нам нужно обворовать одну квартиру.
Я ожидал, что Гюнтер встанет и уйдет. Или, по крайней мере, возьмет поднос, уже отыгравший свою роль, и шарахнет меня им по голове. Но ничего похожего не произошло. Гюнтер как рассасывал икринки, так и продолжил рассасывать. Лишь щелчком подозвал официанта, чтобы тот принес вторую рюмку.
– Сказкина задумка? – спросил он наконец.
– Ну, не наша же, – буркнул Антоныч.
Осмотрев всех нас по очереди, Гюнтер вытер рот салфеткой и бросил ее на стол.
– Да уж. Сомнительно, чтобы такая светлая креативная идея возникла в головах таких идиотов. У вас на лбу написано, что вам не дано ни украсть, ни покараулить, – он опрокинул вторую и попросил принести третью. – И что Сказкину понадобилось из той квартиры?
– Картины.
– А, его тяга к прекрасному… Тонко чувствующий этот мир человек. Ничего не поделаешь.
