Алексей Очкин - Искатель. 1966. Выпуск №1
— Дубровский, — представился он. — Горышева откопали?
— Где его засыпало?
— У лавиноскопа. Сейчас покажу.
Дубровский поднялся на ноги. Широкоплечий, баскетбольного роста.
— Сколько осталось кислорода? — поинтересовался Гордон. Дубровский взглянул на счетчик на рукаве.
— На двадцать девять минут.
— А у Горышева?
— Не больше. Запас ограничивают, чтобы приучить к экономии и к постоянному слежению за дыханием.
Гордон и Кашкин переглянулись.
— Мы не успеем. За час мы прошли меньше половины расстояния до лавиноскопа.
Дубровский взглянул на лопату.
— Чем вы копаете?
— Всем, что нашли на станции.
— В сарае снегомет.
Кашкин побежал к складу.
— Из-за этого дурацкого снежного человека, — рассердился Гордон, — мы не осмотрели склада. Игра могла кончиться очень плохо.
Он вспомнил про череп с костями, и ему захотелось выругаться.
Дубровский сделал несколько движений руками и окончательно пришел в себя.
Кашкин притащил снегомет, по виду напоминающий плуг. Дубровский направил острие в сторону торцовой стенки траншеи, сжал рукоятки. Тотчас снежные вихри забили в стороны, снегомет двинулся вперед, вонзаясь в нетронутый пласт. Дубровский шел ровным шагом, положив руки на рукоятки, и, покручивая ими, управлял механизмом.
С каждым шагом ход углублялся.
— Тут ложбина, — пояснил Дубровский. — Скаты играют роль звукоулавливателя. Я поставил лавиноскоп в самом глубоком месте.
5
Горышев не лежал, а сидел под трехметровым пластом снега. Он зашевелился сразу же, едва получил возможность двигаться. Рядом в раскопанном снегу торчала головка лавиноскопа, шестигранная, похожая на большую гайку.
— Кислород? — спросил Гордон.
— На красной черте.
Гордон и Кашкин подхватили Горышева под руки. Невысокого роста, смуглый, с выражением нетерпения на лице, он двигал руками и ногами, словно хотел согреться. Они побежали к станции. Дубровский еле поспевал с лопатами и снегометом на плече.
Вдруг Горышев остановился.
— Зубы, — сказал он.
— Что с зубами? — спросил Гордон.
— Ноют.
Дубровский поморщился.
— Опять начинается… Еще не отдышался, а уже…
— Смотрите, — воскликнул Кашкин. С дальнего склона покатилась белая струйка.
Дубровский бросил в снег лопаты и «плуг» и побежал к лавиноскопу.
6
Придя на станцию, Гордон и Кашкин помогли Горышеву снять скафандр и усадили его за стол.
Вскоре появился Дубровский.
— Зафиксировал, — объявил он с порога. У Дубровского был довольный вид.
— Еды, — попросил Горышев. — Я так проголодался, пока возился под снегом.
— А я не двигался, — сказал Дубровский, расстегивая скафандр. — Даже спал.
— Выдержка, — удивился Кашкин.
— Экономия кислорода, — объяснил Дубровский.
Разогреть обед было делом минуты.
— Я вижу, спячка благотворно сказывается на аппетите, — заметил Горышев, глядя, как Дубровский отправляет в рот кусок за куском. — Теперь я понимаю, почему медведи весной голодные.
— При чем здесь медведи? — Дубровский пожал квадратными плечами. — Медведь спит всю зиму. И существует за счет накопленных запасов жира.
— Да, я забыл вам представить своего напарника, — сказал трагическим тоном Горышев. — Должен предупредить: этот юноша не понимает юмора.
— Не люблю глупых шуток, — подтвердил Дубровский.
— Например, про зубы.
— С зубами я был неправ, — серьезно сказал Дубровский. — Охотно приношу извинения. Последний случай очень убедительный.
— Ну вот, — жалобно воскликнул Горышев. — А с зубами я как раз пошутил.
— У него не отличишь, — с огорчением произнес Дубровский, — когда он говорит серьезно, а когда паясничает.
— Тогда, в первый раз, зубы у меня действительно болели, — пояснил Горышев, гримасничая. — Но это оттого, что я пил ледяную воду. Про лавину я сболтнул просто так. А она вдруг возьми и свались.
Гордон решил прервать перепалку.
— Как вы очутились у лавиноскопа? — спросил он.
— Глупость, — усмехнулся Горышев. — У меня заныли зубы. Честное слово! — предупредил он реплику Дубровского. — И я подумал… Ну, понимаете, Дубровский со своим серьезным отношением ко всему на свете может хоть кого сбить с толку. В общем я… мне пришло в голову… вдруг и правда зубы имеют отношение к лавинам? Смешная мысль, конечно. Я отлично понимаю. Ну, я пошел к лавиноскопу поглядеть, что он показывает. Тут лавина меня и накрыла.
— Ну хорошо, а снежный человек? — спросил Гордон, откидываясь в кресле.
Они покончили с обедом. На столе стояла ваза с фруктами.
— Попробуйте каждый день общаться с человеком, у которого нет чувства юмора, — горячо заговорил Горышев. — Я в шутку сказал, что в снегу расцвела земляника. Он поверил. Я сострил про ноющие зубы, он стал писать диссертацию. Тогда с досады я выдумал историю со снежным человеком.
Он взял яблоко и принялся грызть его.
Дубровский встал из-за стола и, не проронив ни слова, взялся за дело, от которого оторвался три часа назад. Он поднял с пола отвертку и, придвинув кресло к панели, принялся искать повреждение в блоке наружного канала.
Гордон изучающе глядел на Горышева.
— Жаль, — сказал он после паузы, — что вам не придется работать на Луне.
Подвижное лицо того выразило удивление.
— Почему?
— А вы смогли бы вдвоем с Дубровским дежурить год?
— Нет, — вырвалось у Горышева. — И я заявляю самоотвод, — сказал он более спокойно. Он положил огрызок на тарелку и совсем успокоился. — Ведь пары можно подбирать в разных комбинациях, — разъяснил он. — И есть станции, где дежурят по шесть человек. Даже по восемь.
— И на каждое место три кандидата! — воскликнул Кашкин. — Кажется, я начинаю понимать, для чего нас сюда присылают!
Горышев улыбнулся.
— Если вы имеете в виду совместимость характеров, — протянул он, — то… в конце концов чувство юмора…
Гордон резко остановил его.
— Я тоже не лишен чувства юмора, — заявил он. — Но с вами я не стал бы дежурить.
Кашкин после небольшого раздумья присоединился.
— Я, пожалуй, тоже. Хотя характер у меня легкий. Даже с налетом легкомыслия.
Горышев испытующе поглядел на друзей.
— Три человека — три несовместимости, — подытожил Гордон.
— Достаточно, чтобы вылететь из кандидатов, — резюмировал Кашкин.
— Вы шутите? — воскликнул Горышев.
