Джек Лондон - Любовь к жизни (рассказы)
Хейторн кончил свою чашку и, зажигая трубку, неясно пробормотал, что все это его мало интересует.
— Хорошо, что у них не было детей, — продолжал Месснер.
Но Хейторн взглянул на печь и сказал, надевая шапку и перчатки:
— Я пойду за дровами. Тогда можно будет снять обувь и расположиться поудобнее.
Дверь с шумом за ним затворилась. Целую минуту длилось молчание. Мужчина продолжал сидеть в том же положении на кровати. Женщина сидела на ящике, лицом к нему.
— Что вы собираетесь делать? — резко спросила она.
Месснер посмотрел на нее как будто с ленивой нерешительностью.
— Как вы думаете, что должен я сделать? Ничего театрального, надеюсь? Видите ли, я устал и окоченел от дороги, а эта лежанка очень удобна для отдыха.
Она кусала свою нижнюю губу, и видно было, что ей стоит большого труда сдержаться.
— Но… — начала она возбужденно, затем сжала кулаки и остановилась.
— Я надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера Хейторна? — сказал он мягко, почти умоляюще. — Это было бы очень грустно и, уверяю вас, совершенно не нужно.
— Но вы должны что-нибудь сделать! — воскликнула она.
— Наоборот, можно себе представить, что я ничего не должен сделать.
— Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Она взглянула с отчаянием вокруг и остановила взор на неразвернутом постельном свертке.
— Ночь приближается. Вы не можете здесь остаться. Вы не можете! Я говорю вам: вы не можете!..
— Конечно могу. Я мог бы вам напомнить, что я первый нашел эту хижину и вы мои гости.
Снова ее глаза оглядели комнату и остановились на второй кровати.
— Тогда мы должны уйти, — заявила она решительно.
— Это невозможно. У вас сухой, прерывистый кашель, — мистер Хейторн так умело его описал. Вы уже отчасти простудили себе легкие. Он — доктор и никогда не допустит этого.
— Тогда что же вы намереваетесь сделать? — тихо спросила она. В ее тоне была такая напряженность, что казалось — скоро должен был последовать взрыв.
Месснер смотрел на нее почти по-отечески: так много было в его взгляде сострадания.
— Дорогая Тереза, я уже сказал вам, что не знаю. Я еще об этом не думал.
— О! Вы сводите меня с ума! — Она вскочила на ноги в бессильном гневе. — Вы никогда не были таким!..
— Я весь был — мягкость и нежность, — согласился он. — Не поэтому ли вы меня оставили?
— Вы так изменились, вы так ужасно спокойны. Вы пугаете меня. Я чувствую, что вы задумали что-то ужасное. Но что бы вы ни сделали, не делайте ничего безрассудного. Не выходите из себя.
— Я никогда больше не волнуюсь, — прервал он ее. — С тех пор, как вы ушли.
— Вы стали гораздо лучше, — ответила она.
Он усмехнулся.
— Пока я обдумываю, что должен сделать я, слушайте, что должны сделать вы. Вы должны сказать мистеру… Хейторну, кто я. От этого наше пребывание в хижине может стать более… приятным, я бы сказал.
— Зачем вы последовали за мной в эту ужасную страну? — спросила она неожиданно.
— Не думайте, Тереза, что я приехал сюда искать вас. Подобными предположениями ваше самолюбие не должно обольщаться. Наша встреча — чистая случайность. Я бросил академическую жизнь и должен был куда-нибудь поехать. Откровенно говоря, я очутился в Клондайке, так как меньше всего рассчитывал здесь вас встретить.
В дверях раздался шум у замка, затем дверь открылась, и Хейторн вошел, неся охапку дров. При первом же звуке за дверью Тереза принялась убирать посуду. Хейторн снова вышел, чтобы принести еще дров.
— Почему вы нас не представили друг другу? — спросил Месснер.
— Я скажу ему, — она гордо откинула голову. — Не думайте, что я боюсь.
— Я не помню случая, чтобы вы чего-нибудь боялись.
— И я не боюсь признаться в своей вине, — добавила она. И голос и лицо ее стали мягче.
— Боюсь только, что исповедь ваша едва ли не будет преследовать корыстные цели.
— Я не хочу спорить, — сказала она с недовольным видом, но почти нежно. — Я скажу только, что не боюсь просить у вас прощения.
— Нечего прощать, Тереза. Я должен был бы вас благодарить. Правда, вначале я страдал. А затем вдруг понял, что счастлив, очень счастлив. Это было изумительнейшее открытие.
— Но что если я вернусь к вам? — спросила она.
— Я был бы, — он посмотрел на нее с легкой усмешкой, — очень этим озадачен.
— Я — ваша жена. Вы не позаботились о разводе.
— Да, — сказал он задумчиво. — Я упустил это из виду. Это одна из первых вещей, какие я должен сделать.
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо.
— Ты не хочешь меня, Джон? — Ее голос был мягок и ласков, и прикосновение ее руки обожгло его. — Если бы я сказала тебе, что сделала ошибку? Если бы я сказала, что очень несчастна? Да, я несчастна; я сделала ошибку.
Понемногу Месснером стал овладевать страх. Он чувствовал, что колеблется под этой легкой рукой, лежащей на его плече. Казалось, он терял почву, и все его прекрасное спокойствие исчезло. Она глядела на него влажными глазами, а он, казалось, тоже как будто таял. Он почувствовал, что стоит на краю пропасти и не может противиться силе, влекущей его в бездну.
— Я возвращаюсь к тебе, Джон. Я возвращаюсь сегодня… сейчас.
Как в кошмаре, он метался под ее рукой. Она говорила, и ему казалось, что он слышит нежные переливы песни Лорелей[4]. Словно где-то заиграло фортепиано…
Она пыталась обнять его; но вдруг он вскочил, оттолкнул ее и отступил к двери. Он весь дрожал.
— Я не ручаюсь за себя! — крикнул он.
— Я говорила вам — не выходите из себя! — Она рассмеялась и приступила со спокойным видом к мытью посуды. — Успокойтесь. Вы мне не нужны. Я только играла вами. Я гораздо счастливее там, где сейчас нахожусь.
Но Месснер не поверил. Он вспомнил, с какою легкостью она меняет свое настроение. Он хорошо знает, что на самом деле она несчастна с тем — другим. И она признает свою ошибку! Эта мысль доставила ему удовлетворение. И вместе с тем он не хотел возвращения жены. Его рука опустилась на дверную ручку.
— Не убегайте, — смеялась она. — Я вас не укушу!
— Я не убегаю, — отвечал он с некоторым вызовом. Он натянул свои перчатки. — И только иду за водой.
Он собрал пустые ведра и посуду и, открыв дверь, обернулся:
— Не забудьте, что вы должны сказать мистеру… Хейторну, кто я.
Месснер пробил лед, образовавшийся на проруби, и наполнил ведра. Но он медлил возвращаться в хижину. Оставив ведра на тропе, он начал шагать по ней. Шел быстро, чтобы не замерзнуть.
Мороз щипал и жег, словно огнем. Борода Месснера была уже белой от инея, когда наконец нахмуренные его брови расправились и выражение решимости появилось у него на лице. Он обдумал свой план действий и не мог удержаться от улыбки при мысли об этом плане.
