Юрий Авдеенко - Ожидание шторма
13 мая 1921 года на Куршабо-Ошской дороге Муэтдин Усман Алиев произвел нападение на продовольственный транспорт, двигающийся в город Ош. Где-то в давних архивах, в пожелтевших папках, до сих пор хранится акт обследования места происшествия, составленный Каировым.
«Согласно полученным данным транспорт сопровождался красноармейцами и продармейцами, каковых было, до 40 человек. При транспорте находились граждане, в числе коих были женщины и дети; были как русские, так и мусульмане. Вез транспорт пшеницу — 1700 пудов, мануфактуру — 6000 аршин и другие товары. Муэтдин со своей шайкой, напав на транспорт, почти всю охрану и бывших при нем граждан уничтожил, все имущество разграбил. Нападением руководил сам и проявлял особую жестокость. Так, красноармейцы сжигались на костре и подвергались пытке; дети разрубались шашкой и разбивались о колеса арб, а некоторых разрывали на части, устраивая с ними игру «в скачку», то есть один джигит брал за ногу ребенка, другой за другую и начинали на лошадях скакать в стороны, отчего ребенок разрывался; женщины разрубались шашкой, у них отрезали груди, а у беременных распарывали живот, плод выбрасывали и разрубали»[13].
Трое суток Каиров не мог сомкнуть глаз, трое суток не мог прикоснуться к пище. На четвертые он твердо понял: либо нужно менять прогрессию, либо вырабатывать в себе качества характера, необходимые для борьбы со всякой сволочью, какой бы жестокой и мерзкой она ни была.
Расплата, расплата, расплата...
Эта мысль вытеснила другие. И была главной для Каирова целых шестнадцать месяцев. Только 26 сентября 1922 года в 11 часов 30 минут на площади Хазратабал в городе Оше полевая выездная сессия военного трибунала Туркестанского фронта, руководствуясь статьями 58, 76 и 142 УК РСФСР, приговорила Муэтдина и его сообщников к расстрелу.
Потом было много разных дел. Но это первое свое дело Мирзо Иванович теперь уже не забудет никогда...
Сованков, сутулясь, вышел во двор. Каиров следовал на шаг сзади.
Вечер был еще светлым. Но первые звезды уже смотрели с неба. И деревья не зеленели, а мерцали тускло, будто укрылись на ночь темным покрывалом. По радио передавали вечернее сообщение Информбюро: наши приближались к Севастополю.
Чернота арки осталась позади. Они вышли на улицу. Там было пустынно. Лишь вдалеке стояла машина Каирова и рядом с ней несколько сотрудников особого отдела...
Прощание
— Вот и все! — сказал Каиров в телефонную трубку, прикрывая ее ладонью, потому что люди в кабинете разговаривали громко, кажется, спорили. — Так и не попил я, Нелли, твоего виноградного вина.
— А зря, — пожалела Нелли. И похвалилась: — Вино — высший сорт.
— Не обделяй им Золотухина.
— Он и от воды пьянеет.
— Нелли, ты неисправима. Говорить мне так о своем муже! Не забывай, мои предки исповедовали ислам. А в коране прямо сказано: «Мужья стоят над женами за то, что аллах дал одним преимущество перед другими».
— Я неверующая, — весело ответила Нелли.
Катер уходил до рассвета, около четырех утра, когда ночная мгла лишь начинала рассасываться и свинцовое море не баловалось бликами, а мерцало, словно застывшее, потому что рассмотреть движение волн было невозможно, как нельзя было рассмотреть и берег, различить на нем дома, улицы, деревья.
Даже вершины гор, сонные, еще лежали в обнимку с небом, убаюканные посвистом соловьев, да и не только соловьев, но и других птиц, названия которых Каиров просто не помнил.
Свежим и чистым был воздух, и дышалось легко, и не приходило ощущение усталости, душное, как тесный воротник.
Длинный причал нечеткой чернью рассекал бухту. Из крохотной будки, стоявшей у входа на причал, вышел матрос в бушлате и с винтовкой. Матрос и винтовка показались Каирову очень большими, он с удивлением посмотрел на маленькую будку, покачал головой.
Проверив документы у Каирова и Чиркова, матрос отдал честь. Сказал:
— Проходите.
Доски на причале были влажными. Пахли солью. Соль откладывалась на них годами. Доски почернели, обветшали.
А Каиров помнил этот старый причал молодым, пахнущим лесом. Все стареет. Причалы — тоже.
Каиров не предполагал уехать так внезапно. Он рассчитывал покинуть город, повидавшись еще с Золотухиным, Нелли, Дорофеевой. Думал побеседовать с шофером Дешиным... Однако радиограмма, вызывающая его в штаб фронта, поступила сразу же после сообщения о завершении операции «Будда». Каирова ждало новое задание, судя по всему, не терпящее отлагательств.
— Не забудьте показаться врачу, — напомнил Чирков.
— Игрушки все это, сынок. Каиров будет жить до ста лет. У нас род долгий.
С тральщика, что пришвартовался с правой стороны причала, санитары выносили раненых. Носилки не были накрыты простынями.
Матросы лежали в разорванных тельняшках. И бинты были темными от крови.
— Здравствуйте! — Голос Аленки. И сама она в матросском бушлате. Идет рядом с носилками.
Мужчины останавливаются.
— Это хороший знак, — говорит Каиров. — Увидеть знакомого — все равно что присесть перед дорогой.
— Давайте посидим, — предлагает Аленка. — Несколько секунд ведь можно.
— Можно, но не нужно. Все будет хорошо, Аленка, — улыбается Каиров.
— А вы молчите? — Аленка обращается к Чиркову.
— Вы оказались здесь так неожиданно, — смущенно говорит капитан.
— Совсем нет... Приехала за ранеными.
— Я понимаю. Я выразился неправильно.
— Вы все правильно сказали. Я к вам придралась.
Чирков спросил:
— Что вы делаете Первого мая?
— Дежурю.
— Да... — Чирков говорит тихо и грустно. — У меня тоже будет какое-нибудь дело.
— А если не будет, приезжайте, — приглашает Аленка. — Я дежурю до шести вечера.
— Теперь темнеет поздно, — отвечает Чирков.
— Весна же... — Аленка поворачивается к Каирову: — Счастливого пути.
— Спасибо. А знаешь... Дай-ка я тебя поцелую, дочка.
Плечи у Каирова широкие. И голова Аленки исчезает между ними.
Катер возле пристани переваливается с борта на борт. Кто-то невидимый размахивает впереди зеленым фонарем, И линии получаются, как большие листья.
— Теперь можно отчаливать, — говорит капитан-лейтенант.
Каиров протягивает Чиркову руку:
— Я тобой доволен, Егор Матвеевич. Рад буду, если еще придется вместе работать. А вообще... Бодрости тебе, лихости, смелости... Только не покоя.
Застучали моторы. Метнулись над берегом вспугнутые чайки.
Корма катера поползла влево медленно, почти незаметно.
