Виктор Пшеничников - Искатель. 1986. Выпуск №2
Цепко следивший за двумя храбрецами гриф, когда они приблизились, медленно, нехотя сорвался с насиженного своего места и поплыл в сером выгоревшем небе, похожий из-за раскинутых в стороны крыльев на черный крест.
Вот минеры справились со своей задачей, показали издалека, что проход свободен, и почти одновременно с их знаком сверху, из-за скалы, длинно, веером простучал по наступающей цепи вражеский пулемет.
— Вот шакалы, и поработать как следует не дадут, — сплюнул Рашид набившуюся в рот пыль. — Уже обнаружили. Аулиакуль! — позвал он через плечо. — Ответь-ка им, чтобы впредь мешать было неповадно.
Откуда-то взялся хитроглазый дед с громадным ружьем, увенчанным раструбом на конце, ахнул из своего древнего орудия так, словно рядом разорвалась граната, и тотчас с гребня скалы свалилось на тропу подломленное, обмякшее тело душмана, а еще мгновение спустя, глухо клацнув затворной рамой, упал и его пулемет с наполовину расстрелянной лентой.
— Молодец, Аулиакуль, — похвалил Рашид. — Не зря форму носишь. Одного прихлебая Ахмет-хан уже недосчитается. И до остальных, дай срок, доберемся.
Шальная веселость слышалась в его голосе, и Хаятолла, отныне доверяясь во всем командиру, тоже с готовностью рассмеялся, незаметно погладил рукою свой увесистый пистолет.
— Поспешите, бойцы, — обрывая внезапную задержку в движении, поторопил Рашид. — Там теперь зашевелятся, и нам покоя не будет.
Покоя и впрямь не стало. Через минуту еще один пулеметный ствол просунулся в каменную щель наверху, но Рашид был начеку и сам, не перепоручая никому, смахнул из автомата почти невидимую за укрытием фигуру; убитый душман отвалился там же, где и лежал, и лишь пулеметный ствол, будто простая коряга, уперся торчком в безликую глубину неба.
Пекло невыносимо, жажда снова сделала язык Хаятоллы неповоротливым и толстым.
— Лови! — чудом догадавшись о сокровенном желании мальчика, бросил ему Олим флягу, и Хаятолла цепко поймал на лету полный сосуд, обтянутый грубым сукном. — Оставь у себя, пригодится.
Дальше пробирались осторожней, потому что знали: и у душманов, кроме этой тропы, ничего в запасе нет, а значит, и прорываться, если их зажмут, они будут здесь.
Мало-помалу добрались до четвертой, очень хитро укрытой мины. Теперь отвечать на выстрелы приходилось гораздо чаще: Ахмет-хан, хотя еще не приспело время большой, настоящей схватки, людей не жалел. Верно Олим говорил: для него люди — дорожная пыль, мусор, который не стоит и взгляда…
Рашид что-то упорно отыскивал глазами, намечал одному ему ведомую цель. Наконец он нашел то, что искал, — ровную площадку, прикрытую горной грядой.
— Передайте мне мегафон, — приказал Рашид по цепи, и, когда снизу, через многие руки, проплыл перед глазами Хаятоллы этот загадочный, незнакомый предмет, сверкающий краской и полированным металлом, командир метнулся с ним на плато, притиснулся к самой гряде.
«Вот это да! — изумился Хаятолла, наблюдая, как ловко Двигался Рашид и совершенно ничего не боялся. — Ведь командир, а ползает по камням, не жалея штанов. Наверно, недаром сулят за его голову такую награду!»
Остро он пожалел, что в эти минуты нет рядом с ним верного его друга, свихнувшегося от несчастий чолука Мухаммеда. Наверняка позавидовал бы, куда попал и с какими людьми рядом идет сейчас Хаятолла! Позавидовал бы, что его приветил сам Рашид…
Меж тем командир, удобно устроившись на плато, приложил мегафон ко рту и громко, отчетливо произнес:
— Ахмет-хан, послушай! Это я с тобой говорю, Рашид. Со мной мои бойцы, а ты наверняка знаешь, как они умеют воевать. Ты окружен и едва ли сумеешь выйти. Будь благоразумен, Ахмет-хан, не проливай напрасно братской крови, не обрекай людей на лишние жертвы, они и без того настрадались достаточно. Объяви решение о добровольной сдаче в плен. Это лучшее, что можно сделать в твоем положении. Новая власть милосердна, и я советую тебе: не осложняй свою жизнь ненужным упорством. Если ты не внемлешь голосу разума, то мне тебя будет искренне жаль…
Рашид выждал какое-то время, видимо, надеясь на ответ. Но мертвая тишина разливалась вокруг, и со стороны ущелья, где засел со своими людьми Ахмет-хан, не последовало ни звука. И тогда — Хаятолла мог поклясться, что не ошибся, — Рашид, донельзя довольный, рассмеялся.
— Ахмет-хан! Ты объявил за мою голову награду — сто тысяч афгани. Сумма немалая. Но я щедр. Так что спускайся сюда и возьми причитающийся тебе куш. Если, конечно, сумеешь. Да поторопись, пока у меня хорошее настроение и пока я не передумал. Ты слышишь меня, Ахмет-хан?
Последние слова Рашида потонули в грохоте огня. Противно дырявя воздух, пропела над головами мина и плюхнулась где-то в пропасти, никому не причинив вреда. Следом за нею, уже гораздо точнее и ближе, прошла вторая, но так же канула в бездонной глубине и там лопнула с шипением и треском.
— Мальчика, укройте мальчика! — напомнил со своего места Рашид. — О л им, позаботься о нем. Остальные — вперед! Не давайте душманам опомниться.
Олим втолкнул Хаятоллу, у которого голова от страха втянулась в плечи, в узкую длинную щель.
— Сиди тут, — наказал мальчику Олим, а сам, охваченный горячкой начавшейся огненной кутерьмы, смотрел мимо него на то, что происходило на склонах. — Пока тебя не позовут, не вылезай.
Он тотчас исчез, больше не теряя времени на разговоры. Хаятолла остался один.
Стрельба с обеих сторон хотя и медленно, но неотвратимо отдалялась, уходила вверх, и чуткий слух Хаятоллы безошибочно подсказывал ему, как стали развиваться в дальнейшем события.
Но обзор, к великой жалости, оказался у мальчика скудным, главное происходило вне его глаз, и вытерпеть это, снести оказалось выше человеческих сил. Запаленно вдыхая застойный, какой-то мертвый запах каменной щели, Хаятолла сдерживал себя, чтобы не высунуться наружу, и лишь терпеливо ждал, когда его позовут. Однако зова все не было и не было…
Уговаривая себя ждать и не вылезать, как приказал Олим, мальчик потихоньку выбирался наружу, держа наготове бывший отцовский пистолет. Сновали, рассекая пустое пространство, шальные пули, но, захваченный своим, мальчик вскоре перестал обращать на них внимание.
Его заботило, сумеют ли минеры без него отыскать последнюю, пятую мину, и это нетерпение, эта забота наконец окончательно вытолкнули Хаятоллу из заточившей его щели. Вновь открылись мальчику простор дня и рыжие, в дымке, горные перевалы. То, что Хаятолла увидел в следующую минуту, приковало его к месту. Там, где батальонных минеров поджидала последняя, пятая мина и куда устремился пристальный взгляд Хаятоллы, возник огромный столб огня и пыли, и в этом уродливом облаке, рвано расползавшемся по небу, кувыркнулись на миг и распались две крохотные фигурки, два человека, переставшие быть людьми…
