Владимир Дружинин - Тропа Селим-хана
— По-моему, они все на тропе Селим-хана. И наряд и Арсен, — сказал Нащокин.
— Факты покажут, — повторил Чулымов свое любимое выражение и спросил дежурного: — Находите нужным послать еще людей? Группа из комендатуры брошена, да и вообще те квадраты не пустые… Не пустые, — произнес он задумчиво. — Группу из резерва еще туда! Добро? Коптелов! — крикнул Чулымов в окно. — Накормлены твои?
Там звякали котелки, дым походных кухонь обвивал тополя. Воинский лагерь разросся у школы. На миг Нащокин перенесся в прошлое. Где-то уже было это — дым, тополя, даже шофер, накачивающий покрышку под окном? В Галиции? Или, может быть, в Венгрии?
Резервная группа уехала. Чулымов дал ей направление по карте, конечно, не совпадающее со всеми изгибами, с уловками тропы. Ничего не поделаешь! Проводников нет. Кроме Арсена, никто не помнит тропу контрабандистов.
— Связь бы не подвела, — беспокоился Нащокин. — В Месхетах того и жди…
Всегда складывается так, что ему, Нащокину, политработнику, забот достается много. Почему? Наверное, причина — его вечное любопытство к людям.
Нащокин идет к связистам. На дворе зеленеют кузова походных раций, поют моторы. На крыше возится с антенной сержант Весноватко.
— Младший где? — спрашивает Нащокин.
Славное лицо у Антона Весноватко, налитое, сияет юностью. Кажется, он сдерживает смех, вот-вот прыснет.
— Дима с группой ушел.
Антон и Дима — близнецы. Дмитрий Весноватко, низкорослый крепыш, живчик, карикатурист боевого листка, лишь на полчаса младше Антона. И все же Антон — кандидат партии, старшой.
— Дурная привычка у Димки, — строго сказал Антон, а глаза его смеялись. — Частит очень на передаче, спешит, будто его крапивой жгут.
Нащокин вошел в кузов, взял наушники. Чья-то морзянка затухала, приближалась, опять замирала. Представилась горная тропа, взлеты, спуски.
— В горах помехи бывают, — сказал он радистам. — Не дремать! Вызывать упорно! Главное, не потеряйте «Волгу» и «Дунай», там узел всей операции. Наряд с пятой заставы, очевидно, на следу…
Группа, посланная из комендатуры, стала «Дунаем», группа из резерва — «Волгой». Все теснее в эфире, все оживленнее перекличка рек. Шлет донесение «Ока», заговорил «Енисей», пробудилась где-то в глубине гор «Двина». С особым нетерпением ждет Нащокин вестей с тропы Селим-хана. Квадрат 18, квадрат 19… Маршруты групп на карте сплетаются все гуще; группы перекликаются, движутся, как бы держась за невидимые нити. Квадрат 20, квадрат 21…
«Дунай» и «Волга» были слышны весь вечер. Потом «Дунай» затих, и тогда соседи стали его искать, загомонили наперебой, заполнили эфир. Нашли, передали весть на «капе». А «Дунай» опять умолк. В Месхетских горах радиоволны ведут себя курьезно; слабые они альпинисты, в ущельях спотыкаются, падают. Два солдата, скользя на глинистых откосах, подняли рацию на гору Ахат, откуда слышны все ущелья, все перевалы. Уловили голос «Дуная». Нащокин провел на карте черту до следующего квадрата, и там она оборвалась окончательно. «Дунай» замолчал.
Невольно представилась Нащокину схватка в горах, пуля, пробившая зеленый ящик рации. Все возможно…
— Вызывайте «Дунай»!
В поиск вступили колхозники, рабочие. Со всего района стекаются сигналы — там задержали подозрительного прохожего, тут нашли остатки костра. Один бригадир, встревоженный странным огоньком, вспыхнувшим на горе, проскакал шестнадцать километров до районного центра, поднял на ноги чекистов. Таких новостей в напряженную пору поиска всегда множество, все они требуют внимания, разбора. Но покамест путь нарушителей не стал яснее.
— Вызывайте «Дунай»!
Нащокин бормотал эти слова, когда засыпал в четыре часа утра на соломе, брошенной на пол. Но и во сне не гасла мысль о «Дунае» — в видениях возникал Будапешт, купол парламента, фермы разрушенного моста, осевшие в желтую воду. Ветер свистел в развалинах, бил в кровельное железо. Где-то плакал ребенок.
Нащокин очнулся. Черноглазые ребятишки, мальчик и девочка, смотрели на него. Засмеялись и убежали, оставив корзинку. Нащокин приподнялся. Сливы!
— Это вам, дяденьки, — прозвенел детский голос за приоткрытой дверью. Там, за учительским столом, сидел дежурный офицер, бледный от бессонницы.
— Зовем, — сказал он со вздохом. — Зовем «Дунай», зовем без передышки. Вы отдыхайте.
Нащокин вскочил.
— Куда же…
На часах семь. Три часа сна — это немало в дни поиска. Тем более в такой обстановке.
Донесений скопилось много. Но существенного ничего! Нарушители словно растворились в воздухе — ни следа, ни звука. Молчат и солдаты — Тверских и Баев.
— Я «Ангара», я «Ангара», — твердит усталым, осипшим голосом радист, вызывая «Дунай». Две соседние группы спешат на трассу «Дуная».
Сидеть на месте, ждать невозможно. Посоветовавшись с Чулымовым, Нащокин мчится верхом в горы.
8
У Димы Весноватко случилась беда. Лошадь, несшая рацию, оступилась на крутом подъеме, упала и сломала ногу. А рация оторвалась и грохнулась с обрыва, с пятнадцатиметровой высоты. Войсковая рация прочна, неприхотлива, рассчитана па дорожные невзгоды, но такого удара не перенесла.
Оттого и замолчал «Дунай».
Тверских с собакой, Баев, чабан всё шли и шли по тропе Селим-хана. Ни «Дунай», ни другие группы поиска еще не столкнулись с ними — до того хитро проложена тропа.
Звонкая струя воды, взлетая на порогах, стекала по ложбине. Гайка пересекла ручей и остановилась, смущенно засеменила — след пропал. Арсен показал вправо. Вдоль берега дошли до отвесного каменного массива, повернули обратно.
— След! След! — твердил Игорь.
Увы, след Гайка потеряла.
Теперь уже не Гайка вела людей — впереди шел старый чабан. Все молчали. Арсен озирался, припоминая путь, едва приметный в чаще. Тропа давно заросла, потонула в лесных трущобах; сохранились лишь немногие, одному Арсену известные ориентиры. У толстого, в три обхвата, дубового ствола он задержался, потом с юношеским проворством соскользнул в овраг…
Тропа-невидимка кружила среди скал, падала в ущелья, взбиралась на кручи, рассекая лес, раскиданный по откосам, проникала в самую сердцевину Месхетских гор. Время не существовало для Игоря. Внезапно он уразумел, что тени уже длинные, что солнце низко и светит в прогалину между двух вершин.
На коротком причале бойцы достали из мешков неприкосновенный запас — сухари, консервы; у Арсена нашлась брынза и лепешка. Закусывали, сидя на поваленной сосне, под откосом, источенном пещерами.
— Видишь, — чабан поднял палец. — Старинные доты, так? Доты царицы Тамары. Стрелки там стояли, а сюда турки, турки… Сто тысяч турок, наверно.
