Евгений Войскунский - Искатель. 1969. Выпуск №4
«Жертвенная любовь к науке и человечеству…»
Не надо громких слов. Просто они шли, потому что не могли не идти. Если бы не они — пошли бы другие. Кто-то ведь должен был пройти первым.
И вот Система обжита. Ну, не совсем еще обжита, но люди побывали всюду. Есть Управление космофлота. Горький опыт пионеров, их счастье и муки уложены в параграфы учебных программ и наставлений, на двух десятках линий в строгом соответствии с расписанием осуществляется навигация. В бортовых журналах в графу «Происшествия» пилоты вписывают спокойные и привычные слова: «Без происшествий».
Правда, изредка мир будоражат сенсации. «Ледяной человек» Плутона. Меркурианские металлоядные бактерии. «Космические призраки», которых видел Сбитнев за орбитой Нептуна, видел на инфракрасном экране, иначе их не увидишь. И я помню, как расширялись глаза у этого старого космического волка, когда он рассказывал нам, первокурсникам, о своей встрече с «призраками».
«Без происшествий». И правильно. Пилотам они не нужны. Их обучают для того, чтобы они выполняли рейсы именно без происшествий.
Мне кажется, наше поколение космонавтов немного опоздало родиться. Не знаю, хватило бы у меня духа стать на место Гагарина, если бы я жил в те времена.
Может, и не надо было мне идти в космолетчики? Ведь еще сколько работы на Земле, сколько нерешенных задач! Исследование недр планеты родило профессию подземоходников. Глобальная энергетика, использование поля планеты — разве неинтересно монтировать концентраторы на полюсах?
Но это все не для меня. Я космолетчик! Просто я люблю это дело и не хочу ничего другого.
Громких слов не надо. Такая уж у меня работа. Должен же кто-то идти дальше?
«Бьют и плещут в берега Системы звездные далекие моря».
Примерно так я и изложил Боргу свои соображения. Он выслушал меня с усмешечкой, раза два широко зевнул мне в лицо и то и дело поправлял одеяло, сползавшее с плеч.
— Все? — спросил он, когда я умолк.
— Все.
— Теперь я буду спрашивать. Кто твои родители и где живут?
— На Венере. Они примеры.
— Примары? Вон что. Не знал.
Он испытующе посмотрел на меня. Я рассердился. Сказал с вызовом:
— Да, я сын примеров. А что? Тебе не нравится, старший?
— Не ершись, — ответил Борг спокойно. — Существуют выводы комиссии Стэффорда.
Мне эти выводы теперь были хорошо знакомы. Немалое место занимал в них анализ того самого случая с Тудором, который так напугал часть колонистов. Большинство членов комиссии — в том числе и Холидэй — склонялось к тому, что Тудор сказал правду, заявив, что не слышал призыва Холидэя о помощи. Сам Тудор отказался от общения с комиссией, но примары, сотрудничавшие с нею, все, как один, категорически утверждали, что это чистая правда: раз Тудор не слышал, значит, не слышал, и никаких кривотолков здесь быть не может. А один из примаров, врач из Венерополиса, заявил, что ему известны и другие случаи «нарушения коммуникабельности». Он, врач, объясняет это тем, что многие примары, постоянно работая вместе, так привыкают к менто-обмену, что «не сразу переключают восприятие» (так дословно было написано в отчете), когда к ним обращают звуковую речь.
Вообще о необычайном и быстром развитии у примаров менто-обмена в выводах комиссии говорилось много.
Особо подчеркивалось, что подавляющая часть колонистов-непримаров, в том числе тех, кто прожил на Венере восемьдесят лет и меньше, и не думала покидать планету, продолжает работать рука об руку с примарами.
Меньшинство членов комиссии, и среди них Баумгартен, ставили под сомнение тезис «Тудор не слышал». Они утверждали, что Тудор не мог не слышать, но допускали, что сигнал от непримара, «чужого», мог не дойти до сознания. В этом Баумгартен и его сторонники усматривали некий «психический сдвиг», вызванный долголетним воздействием своеобразного венерианокого комплекса. Впрочем, никто из членов комиссии не отрицал, что этот комплекс (близость к Солнцу, мощное воздействие «бешеной» атмосферы и специфических силовых полей, изученных пока лишь приблизительно) мог вызвать у примаров чрезвычайно тонкие изменения нейросвязей… Не исключалось, что именно это явилось причиной самоуглубления примаров, некоторой обособленности части их, что наблюдалось главным образом в старых поселениях, где примеры жили более компактно и меньше смешивались с поселенцами последнего времени, которые приезжали на все «готовое» — совсем в другие условия.
— Ты не ощущаешь в себе нечто подобное? — спросил Борг прямо, в упор.
— Нет. — Я поднялся. Мне не нравился этот допрос, и я так ему и сказал.
— Сядь, — сказал Борг. — Разговор только начинается. На корабле какой серии ты летаешь?
— Серия Т-9, четырехфокусный ионолет с автомати…
— Не надо объяснять, — попросил Борг, и я невольно усмехнулся, вспомнив, что именно он сконструировал Т-9.
— Когда ты должен ставить корабль на профилактику? — продолжал он.
— Через два месяца.
— Через два месяца, — повторил Борг и взглянул на Феликса, который безучастно сидел на краешке стола и листал журнал.
— Ну что ж, это подходит, — сказал Борг. — Теперь слушай, пилот, внимательно. Я сижу третью неделю в этом чертовом холодильнике и пытаюсь понять нашего друга Феликса. Мне пришлось забыть математику и вникать в невероятные вещи, которые начинаются за уравнением Платонова. С самого детства я отличался крайне умеренными способностями, и потому не могу сказать, что вник. Но кое-что вместе с этим потрясателем основ мы сделали. Я грубый практик, мне надо покрутить в руках что-нибудь вещественное, и вот мы сделали модель…
Он вытащил из кармана прямоугольное зеркальце и протянул мне. Я взглянул без особого интереса. Взглянул и удивился. Лицо в зеркале было мое — и в то же время вроде бы не мое. Что-то неуловимо незнакомое.
— Не понимаю, — сказал я. — Зеркало искажает изображение. Оно имеет кривизну?
— Неча на зеркало пенять, — сказал Борг по-русски и засмеялся. — Нет, пилот, зеркало абсолютно прямое. Понимаешь? В обычном зеркале ты видишь свое перевернутое изображение. А это зеркало прямое, оно отражает правильно. Лицо всегда немного асимметрично. Чуть-чуть. Мы привыкаем к этому, постоянно глядясь в зеркало. Поэтому в зеркале-инверторе тебе чудится искажение. Теперь понял?
Я поднес зеркальце ближе к лампе и увидел, что оно не сплошное, а состоит из множества мельчайших кусочков.
— Мозаичный экран? С внутренним энергопитанием?
— Не будем пока входить в детали, — ответил Борг. — Тем более что я и сам не очень-то… Тут в институте есть несколько ребят, они понимают Феликса лучше, чем я, и мы вместе сделали эту штуку.
