Генрих Гофман - Сотрудник гестапо
— Хорошо, побыстрее заносите в комнату! — распорядился тот. — Но сначала передвиньте этот шкаф.
Дубровский встал, шагнул к шкафу, намереваясь помочь, но Потемкин жестом остановил его:
— Нет-нет! Не надо. Сами справятся.
Солдат приоткрыл дверь, окликнул второго. Вдвоем они передвинули шкаф, внесли кровать и, поставив ее у стены, аккуратно застелили постель на соломенном тюфяке.
— Спасибо! — поблагодарил их Дубровский.
— Пожалуйста? Пожалуйста! — вразнобой ответили они, удаляясь из комнаты.
Когда их шаги окончательно стихли, Дубровский, как бы раздумывая вслух, негромко проговорил:
— Никогда не видел, чтобы немецкий солдат ухаживал за русским переводчиком.
— Привыкайте, господин Дубровский. В нашей команде свои порядки.
— Не вонимаю! Разве немцы уже не господа?
— Эти двое на время выбыли из господского сословия. Они арестованы за какой-то воинский проступок и предстанут перед судом. От нас зависит их дальнейшая судьба…
— Господин Алеке, не слишком ли много мы на себя берем?
— Нет, нет. Вы не совсем точно меня поняли. Их судьба зависит не от нас с вами, а от группы тайной полевой полиции, в которой мы с вами служим. От фельдполицайсекретаря Рунцхаймера, от фельдфебеля-следователя.
— Неужели у Рунцхаймера такие полномочия? Ведь по армейским понятиям он всего-навсего лейтенант.
— Этого лейтенанта побаиваются армейские генералы. Ему предоставлено право самолично выносить смертные приговоры. Конечно, к генералам и офицерам германской армии это не относится. Но проступки рядовых великой Германии Рунцхаймер разбирает сам и волен пресекать их по своему усмотрению, вплоть до расстрела. По делам же местного населения и говорить не приходится. Он и царь, он и бог. Хочет — казнит, хочет — милует.
— Да-а! Ничего не скажешь, права большие. А каковы же обязанности?
Потемкин метнул недоверчивый взгляд на Дубровского, прищурился и, глубоко вздохнув, молвил:
— Подробности у Рунцхаймера. Он сам берет подписку о неразглашении тайны, сам и посвящает в иезуиты святого ордена ГФП-721.
Дубровский помолчал, подошел к своей кровати и, присев на самый край, оглядел Потемкина. «Низкорослый, круглолицый человечек, с большим толстым носом и маленьким, обрубленным подбородком, — старался он мысленно запечатлеть портрет этого сотрудника тайной полевой полиции. — Так-так! Что же еще характерного? Большой лоб, темные волосы зачесаны назад и набок. А еще? Глубоко посаженные глаза. Верхняя губа шире обычного».
Потемкин убрал со стола газету, достал из шкафа почти новый немецкий френч и, насвистывая, стал одеваться.
«Хорошо бы узнать возраст и место рождения», — вспомнил Леонид назидания капитана Потапова и тут же спросил:
— А вы сами, Алекс, из каких краев будете?
— Я почти местный, — ответил тот, просовывая руку в рукав зеленого френча, на котором Дубровский разглядел солдатские погоны, — родился в станице Авдеевская, теперь она Авдеевка называется. Недалеко от Сталино.
— Там и немецким овладели?
— Нет! С образованием история длинная. Отец у меня на станции слесарничал. А в тридцатом году его раскулачили, выслали с Украины, хотя хозяйство наше всего двумя коровенками от других отличалось. Было мне в ту пору шестнадцать годков. Поехал и я на восток за счастьем. Поначалу на работу в Куйбышеве пристроился, а потом там же в институт педагогический поступил. Тяга у меня к учебе. В тридцать девятом году закончил институт, начал работать учителем немецкого языка в средней школе. Ровно двадцать пять лет мне тогда отгрохало. Жениться было собрался, да передумал. И к лучшему. Одному-то спокойнее.
За окном послышался отдаленный натужный гул пролетающих самолетов. Потемкин свернул трубочкой ладонь, приложил к уху.
— Наши пошли! Я их по звуку безошибочно узнаю, — похвастался он, обернувшись к Дубровскому.
— Наши-то наши. Это я сразу почувствовал, — отозвался тот. — А вот какого типа самолеты — можете определить? Я, например, точно знаю. Могу даже пари держать.
Дубровский намеренно соврал. По монотонному реву авиационных моторов он не только не умел опознавать типы самолетов, но не научился определять даже их принадлежность. Он заведомо готов был проиграть пари, лишь бы выяснить, какие самолеты Потемкин назвал нашими. Расчет оказался точным. Потемкин вновь приложил к уху сложенную трубочкой ладонь, на лбу его обозначились складки. Через мгновение он торжествующе посмотрел на Дубровского и сказал:
— Это «юнкерсы»! Возможно, и «дорнье». Но ни в коем случае не «хейнкели».
— Да-да! Вы правы. Это «юнкерсы». Куда-то в сторону Сальска направились.
— Не знаю, куда они, а я пошел в казино ужинать, — сказал Потемкин, застегнув френч и надевая поверх него ремень с кобурой, из которой торчала рукоятка массивного пистолета. — Хотите, пойдем вместе.
— Нет-нет! Мне будет неловко перед Монцартом. Он же обещал зайти за мной. К тому же Рунцхаймер поручил ему обеспечить меня хлебом насущным, так что я подожду.
— Ладно, дело хозяйское. — Он шагнул к двери.
— Простите, Алекс, а как запереть дверь, если я пойду в казино?
— Запирать не надо. Часовой никого постороннего не пустит, — ответил тот, переступая порог.
Оставшись один, Дубровский задумался. Сомнений не было. Александр Потемкин — явный предатель Родины. Даже полицаи и старосты, с которыми приходилось встречаться, делили воюющие стороны на немцев и русских. И никто из них не называл немцев нашими. А этот? «Впрочем, этого и следовало ожидать. Ведь здесь не обычная воинская часть, это даже и не комендатура. Одно слово — гестапо. И если он пришелся ко двору, значит, прошел огонь и воду. Надо все время быть настороже, обдумывать каждое слово. Жить с ним в одной комнате будет довольно опасно. Видимо, Рунцхаймер неспроста определил меня сюда на постой. А меня они еще будут проверять, наверняка будут. И не раз. Но первую, самую страшную, проверку я выдержал. — Дубровский улыбнулся своим мыслям, вспомнив холодную камеру в Алчевске и перекошенное злобой лицо майора Фельдгофа. — Теперь мы повоюем. Немного приду в себя, заживет спина — и начну действовать. Но прежде надо сообщить о себе, установить связь с Виктором Пятеркиным. Нет, нет, Виктора тянуть сюда еще рано. Поначалу необходимо подыскать ему в Кадиевке надежное пристанище. Незачем зря рисковать мальчонкой. Следует еще присмотреться, какую пользу можно извлечь из работы здесь».
В сенях кто-то уверенно ступил на деревянные половицы, и дверь распахнулась настежь.
— Господин Дубровский! Я готов сопровождать вас в казино! — отрывисто проговорил Рудольф Монцарт с порога.
