Герберт Уэллс - Рассказы каменного века
— Уа-ха! Большой Нос, — смеясь говорил себе Уг-Ломи, стараясь отогнуться назад, чтобы взглянуть на обратившегося в маленькое пятнышко носорога. — Зачем носишь ты свой метательный камень на носу, а не в руке! — Он закончил неистовым криком восторга.
Но этот крик не принес ему счастья. Раздавшись совершенно неожиданно у самого уха, он страшно перепугал коня, который неистово метнулся в сторону, и Уг-Ломи снова почувствовал себя в крайне неудобном положении. Он почувствовал, что висит на боку лошади, уцепившись за ее спину лишь одной рукой и коленом.
Скачка окончилась с честью, но в высшей степени неприятно. В поле его зрения было теперь главным образом голубое небо, но созерцание его было соединено с самыми неприятными физическими ощущениями. В конце концов, куст терновника так сильно уцепился за него, что он упал.
Он ударился о землю скулой и плечом и после каких-то сложных и быстрых круговращений тяжело шлепнулся на спину. Из глаз его посыпались искры. Ему казалось, что земля колышется и прыгает под ним, словно спина лошади. Потом он увидел, что сидит на дерне на расстоянии шести ярдов от злосчастного куста терновника.
Прямо перед ним расстилался широкий луг, становившийся все зеленее и зеленее по мере того, как уходил в даль. На лугу виднелось несколько человеческих фигур, и лошадь быстрым галопом неслась вправо от них.
Человеческие существа находились на противоположном берегу реки. Некоторые из них были еще в воде, но все старались убежать как можно быстрее.
Появление распавшегося на две части чудовища вовсе не было для них успокоительной новостью. С минуту Уг-Ломи смотрел на них, ничего не понимая. Изгиб реки, холм посреди тростников и роскошных папоротников, тонкая струя дыма, поднимающегося к небу, — все это было ему чрезвычайно знакомо.
Это было сборное место сынов Уйи, того самого Уйи, от которого он бежал вместе с Юденой и которого затем подстерег в каштановом лесу и убил первым человеческим топором.
Он поднялся на ноги, все еще ошеломленный падением. Разбежавшиеся во все стороны человеческие существа обернулись и уставились на него. Некоторые из них показывали на исчезавшего вдали коня и что-то кричали. Он медленно направился к ним.
Он забыл о лошади, забыл о своих собственных ушибах. Неожиданность этой встречи совершенно поразила его. Их было меньше, чем раньше, — верно остальные спрятались, — подумал он. Груда папоротников для ночного костра тоже была меньше, чем прежде. Но почему же у кремневых куч не видно Уау? Тут он вспомнил, что убил Уау. При виде этой родной картины и медведи, и Юдена, и речная долина показались ему такими далекими, как будто он их видел во сне.
Он остановился на берегу и смотрел на свое племя. Его математические познания были крайне слабы, но, безусловно, здесь было меньше людей. Мужчины могли уйти, но и женщин и детей было тоже меньше. Он издал приветственный крик. Его ссора была только с Уйей и Уау, но не с остальными.
— Дети Уйи! — позвал он. Они ответили ему, называя его по имени, хотя немного боязливо по причине его странного появления.
Некоторое время они поговорили друг с другом. Потом одна старуха крикливым голосом прокричала ему:
— Наш господин — Лев.
Уг-Ломи не понял смысла ее слов. Они принялись все вместе кричать ему:
— Уйя приходит к нам! Он приходит Львом! Наш господин — Лев! Он приходит по ночам. Убивает, кого захочет. Никто другой, Уг-Ломи, не смеет убивать нас, никто другой не смеет убивать нас!
Уг-Ломи все еще ничего не понимал.
— Наш господин — Лев. Он больше не говорит с нами.
Уг-Ломи стоял и смотрел в недоумении. Он видел сны, он знал, что хотя он и убил Уйю, но Уйя все еще как-то существует. А теперь они говорили ему, что Уйя был Львом.
Сморщенная старуха, распоряжавшаяся кострами, внезапно обернулась и принялась что-то тихо шептать стоящим рядом с нею.
Она была очень стара. Она была первой из жен Уйи, и он оставил ее жить сверх того возраста, до которого позволялось жить женщине. Она была хитра и умела угождать Уйе и добывать пищу. Теперь она пользовалась большим влиянием. Она говорила тихо, а Уг-Ломи с чувством любопытства и отвращения наблюдал с противоположного берега все движения ее высохшей, как мумия, фигуры. Потом она громко крикнула:
— Перейди к нам, Уг-Ломи!
Одна из девочек тоже закричала:
— Перейди к нам, Уг-Ломи!
И все принялись кричать:
— Перейди к нам, Уг-Ломи!
Было странно видеть, как изменилось отношение к нему после приглашения старухи.
Он стоял неподвижно, наблюдая за ними. Было приятно, что его звали, а девушка, которая первая позвала его, была красива. Но она напомнила ему Юдену.
— Перейди к нам, Уг-Ломи! — кричали они все, и голос морщинистой старухи поднимался выше всех. Что-то в ее голосе заставило Уг-Ломи поколебаться.
Он стоял на берегу реки, этот Уг-Ломи (что значило Уг-Мыслитель), и мысли его понемногу прояснялись. То один, то другой переставали кричать в ожидании того, что он сделает. Ему то хотелось, то не хотелось переходить.
Наконец его страх или осторожность взяли верх. Не отвечая им ни слова, он повернулся и пошел к отдаленным кустам терновника, откуда явился. Все племя поспешно принялось кричать ему вслед. Он снова остановился в нерешительности, повернулся, сделал несколько шагов назад и стоял некоторое время, взволнованно смотря на них грустными глазами. Он сделал еще два шага назад, но страх остановил его. Печально покачав головой, он быстро исчез в кустах терновника.
Все женщины и дети отчаянно принялись звать его, но это было напрасно…
А вдали, вниз по реке, там, где шелестели тростники, старый лев лежал в своей берлоге. Он оценил вкус человеческого мяса и потому поселился поблизости от этого человеческого стада.
Лицо старухи повернулось к его берлоге.
— Уйя! — воскликнула она, протягивая руку к зарослям терновника. — Вот идет твой враг, Уйя! Зачем ты ешь нас по ночам? Мы хотели его поймать! Вон идет твой враг, Уйя!
Но лев, питавшийся ими, был сыт. Он не обратил внимания на ее крики. В этот день он пообедал одной из самых толстеньких девочек и был в благодушном настроении. Он не понял, что он Уйя и что Уг-Ломи был его врагом.
Вот как Уг-Ломи впервые проскакал на лошади и в первый раз услышал об Уйе-Льве, занявшем место Уйи-Господина и поедавшем племя. Возвращаясь назад в речную долину, он уже больше не думал о лошадях, а думал об Уйе, о том, что он жив и что его нужно убить или самому быть убитым.
Снова и снова перед его глазами вставала толпа женщин и детей, кричащих, что Уйя был Львом. Уйя был Львом!
