Марко Марчевский - Остров Тамбукту
— Сегодня же.
— Разве он так близко отсюда?
— Да, он не очень далеко отсюда. Контр-адмирал прикрыл глаза, немного помолчал и сказал:
— Хорошо... Не забудьте пригласить его на судно. Я хочу говорить с ним лично.
— Есть, сэр, — учтиво сказал я, вставая. — Я передам предводителю все, что вы мне поручили. Но... позвольте мне обратиться к вам с просьбой. Разрешите взять с собой его дочь...
— Чью дочь? — удивленно спросил контр-адмирал.
— Дочь предводителя. Она была в плену у японцев и приехала с нами на ваше судно. Сейчас она ждет наверху, на палубе.
— Как можно! — воскликнул контр-адмирал и, обернувшись к флаг-офицеру, стоявшему у двери, строго спросил: — Почему вы ничего мне не сказали, Чарли? Дочь предводителя! Сейчас же приведите ее сюда!
Флаг-офицер выскочил из салона и немного погодя вернулся вместе с Зингой. Она робко вошла, озираясь во все стороны. Глаза выражали страх и недоумение. Еще в моторной лодке я успел ей объяснить, что пакеги победили желтых дьяволов. Она поняла, что «пирога», на которую мы едем, принадлежит победителям, и когда мы поднимались на палубу, спросила, лучше ли пакеги желтых дьяволов, или они тоже запрут ее в какой-нибудь темной дыре. Я успокоил Зингу, уверив, что пакеги, наверно, ее освободят и она попадет к своим. Теперь Зинга стояла перед контр-адмиралом и смущенно переминалась с ноги на ногу.
Контр-адмирал встал, подошел к ней и сказал с легким поклоном:
— Мисс, поздравляю вас со свободой... Прошу вас чувствовать себя на моем судне, как у себя дома. Переведите, сэр, — обратился он ко мне.
Я сказал Зинге:
— Этот мужчина — калиман биля (большой человек), тана пакеги. Он говорит, что его большая пирога твоя и все на ней твое.
— Я хочу домой, — тихо промолвила Зинга.
Я перевел контр-адмиралу высказанное ею желание. Он прищурил глаза и сказал:
— О, нет ничего легче! Но правила гостеприимства мне не позволяют сразу ее отпустить. Раньше чем уехать, она должна поесть и отдохнуть. Я распоряжусь, чтоб ей отвели отдельную каюту.
— Зачем вам беспокоиться, сэр, — сказал я. — Дочь предводителя хочет сейчас же отправиться домой. Если вы ей разрешите поехать со мной, часа через два она попадет к своему отцу.
Но контр-адмирал настоял на своем. Он заявил, что лично передаст Зингу ее отцу и ни за что на свете не откажет себе в этом удовольствии...
III
Ну вот, я опять в джунглях. Иду той же тропинкой, усеянной видимыми и невидимыми препятствиями, а деревья тихо шелестят, и над головой висят тучи лиан, которые закрывают солнце и не пропускают дневного света. Сколько опасностей кроется в этом полумраке! Одно неосторожное движение, один неосторожный шаг — и летит отравленная стрела... Я остановился и огляделся — никаких следов живого человека. Крикнул — никакого ответа. Я сел на тропинке и задумался. Что мне делать? Без проводника я не решался идти. Я всматривался в густую листву деревьев, надеясь обнаружить спрятавшегося там стрелка, но никого не открыл. Лес словно вымер. Даже обезьян не видно и не слышно резких криков попугаев. Как будто все живое бежало далеко в неприступные джунгли.
— Комунатуа! — закричал я. — Тут ваш лапао! Идите сюда! Отведите меня к тана Боамбо!
— Мы здесь! — неожиданно откликнулся кто-то, и в ту же минуту из чащи показалась взъерошенная голова всего в двух шагах от меня.
Через час мы были в стане стрелков. Он был на том же месте, на котором я его оставил в последний раз.
— Где Зинга? — были первые слова Боамбо.
— Зинга в надежном месте, — успокоил я его. — Скоро она будет здесь, и желтые дьяволы никогда больше ее не захватят.
Я растолковал ему, что желтые дьяволы прогнаны с острова. Приехали на двух больших пирогах хорошие пакеги. Предводитель хороших пакеги хочет встретиться с тана Боамбо и зовет его в гости на свою большую пирогу.
Боамбо молча выслушал меня. Когда я кончил, он спросил:
— Раз пакеги хорошие, почему они не отпустили домой Зингу?
— Предводитель хороших пакеги сказал: «Пусть тана Боамбо приедет ко мне на большую пирогу и сам возьмет свою дочь».
— Нога тана Боамбо никогда не ступит на большую пирогу! — заявил предводитель.
Я попробовал его убедить, что хорошие пакеги не будут жечь хижины и убивать жителей острова. Племя будет жить так же свободно, как раньше. Предводитель желтых дьяволов убит, а его стрелки в плену у хороших пакеги... Сейчас уже никто не будет пускать молний и грома в племя...
Боамбо мрачно сказал:
— Если предводитель пакеги хороший, пусть освободит Зингу и убирается отсюда. Так и скажи белому предводителю.
Я знал, что контр-адмирал не согласится оставить остров. Он это заявил совсем ясно. И мое посредничество между ним и Боамбо было также бесполезно, как и между японским капитаном и вождем. В сущности, чем американский контр-адмирал был лучше капитана Сигемитцу? Правда, он не был так груб, задержал Зингу не как пленницу, а как гостью, даже сказал, что отведет ей отдельную каюту, но это не меняло сущности дела.
Я снова заговорил о Зинге. Боамбо должен сделать все возможное, что бы ее освободить. Все, но не предательство — с этим я был вполне согласен.
Мы долго говорили с ним, строили разные планы, пока наконец не пришли к решению устроить встречу Боамбо с контр-адмиралом утром, на рассвете, в заливе, а не на судне.
— Утром, когда взойдет солнце, — сказал Боамбо, — я буду ждать белого вождя в моей пироге у Скалы Ветров. В моей пироге будут двое невооруженных гребцов. Пусть и вождь пакеги возьмет с собой двух невооруженных гребцов. Я буду с ним говорить, только если он привезет мою дочь. Анге бу!
IV
Контр-адмирал потирает ладонью гладко выбритую щеку.
— Значит, предводитель отказался принять мое приглашение?
— Он приглашает вас посетить его, сэр, — ответил я. — Вы находитесь в территориальных водах Тамбукту, и полагается вам первому нанести визит. По протоколу так...
— Я не дипломат, а солдат, — возразил контр-адмирал. — Я прибыл сюда освободить остров от японцев без протокола. Предводителю бы следовало приехать на мое судно высказать мне благодарность — любой на его месте так бы поступил. Но, кажется, он невоспитанный человек и чувство благодарности не является его добродетелью. Все же он должен был бы знать, что победитель имеет важное преимущество: он сильнее побежденного.
Он говорил спокойно, не орал, как капитан Сигемитцу, не подскакивал на месте и не бегал нервно из угла в угол своей каюты. Но в его спокойствии чувствовалось не благородство гуманного человека, а непреклонная воля победителя.
