Остин Райт - Островитяния. Том второй
— Хорошо, по крайней мере, — сказал я, — что не приходится выбирать за другого.
— Им нравится думать, что выбираем мы, хотя мы всего лишь предлагаем, а выбирают они.
— А сами они когда-нибудь могут предложить?..
— Наступает момент, — сказал Дорн, — когда они понимают, что должно существовать определенное равенство.
— Значит… — вскричал я.
— Да! — ответил Дорн.
— Значит, я могу надеяться!
— Мои надежды уже сбылись, — сказал он, внезапно покраснев.
Но я не позавидовал ему, только потому, что он был женат, хотя и верил, что их жизнь с Неккой сложится удачно. Пока я радовался своей свободе.
— А теперь рассказывай, что собираешься делать; я подолгу и часто думал о тебе.
Я стал говорить, тщательно взвешивая каждую фразу, стараясь подобрать нужные слова, пока совсем не запутался, и тут в середине длинного и неуклюжего периода вошла Некка и села рядом с Дорном. Она изменилась, постройнела, стала спокойнее, тише и держалась уже не так робко и застенчиво. Я всегда воспринимал странное, несколько забавное выражение ее лица как некую маску; таким оно и осталось, только маска стала проще. Меня влекло к ней отчасти потому, что она была единокровной сестрой Наттаны и сквозь призму наших с Наттаной отношений была мне роднее и ближе, почти что родственницей, а еще больше, быть может, потому, что, несмотря на всю ее уклончивость, на всю ее загадочную натуру, она решила следовать по прямому пути, который предложил ей Дорн. То, что она принадлежала ему, делало ее в моих глазах какой-то новой, еще ближе и дороже.
Последнее время Дорн отошел от политики и вел хозяйство на Острове: как обычный фермер, следил за стрижкой овец, ходил за лошадьми и скотом. Обо всем этом он рассказывал, когда мы утром следующего дня верхом объезжали хозяйство. Он повторил, что Дорны теперь почти бедняки — столько средств им пришлось вложить в опрос, и вот приходилось медленно и осторожно поправлять дела. Рассказ его напоминал отчет президента какой-нибудь компании перед важным акционером. Чем дальше, тем более подробным становился рассказ, и под конец финансовое положение семьи было уже ясно для меня во всех тонкостях: получалось, что еще год-два Дорны будут испытывать серьезные денежные затруднения.
Потом он сказал, что как нельзя более доволен Неккой и отказывается от всех своих суждений касательно нее, которые он излагал мне восемнадцать месяцев назад. Решившись выйти за него замуж, она полностью приняла его самого и все его идеалы. Если ему и не случится занять политический пост, вполне вероятно ожидавший его в будущем, — Некку это не слишком волнует. Она смирилась даже с тем, что титул официального владельца Острова будет закреплен не за мужем, а передан по линии лордов Дорнов. За ним останется Горная усадьба или усадьба на реке Лей, и в конце концов он поселится в одной из них, если — что вполне возможно — ему не придется вести хозяйство Острова, пока не подрастет сын Марты. Он даже сможет управлять официальными делами, если лорд Дорн умрет прежде, чем мальчик достигнет нужного возраста.
— Вот тебе моя жизнь, — сказал Дорн. — Похоже, она будет нелегкой, и я с каждым днем все больше убеждаюсь, что Некка — идеальный спутник.
— Ты уже видел Горную усадьбу, — сказал он после долгого молчания. — Теперь я хочу показать тебе Речную. У нас слишком много усадеб, и если ты решишь поселиться в Островитянии, то сможешь купить одну из них… Поначалу эта мысль пришла Дорне, однако уверен, что я бы тоже рано или поздно остановился на ней.
То была великая минута.
— Есть и другие возможности, — быстро произнес Дорн. — Есть другие усадьбы, поблизости или в других краях, которые, я уверен, ты смог бы купить. Если ты вернешься в Островитянию, многие будут рады подыскать тебе место. К тому же ты можешь и сам построить усадьбу, стать первопроходцем, но сомневаюсь, что тебе хватит опыта справиться без посторонней помощи. Я думал и о том, что ты мог бы стать посредником и завести на Острове свою контору. Они здесь нужны. То, чем ты занимался раньше, больше всего располагает к такой работе.
— Это тоже мысль Дорны? — спросил я.
— Нет, — сказал он. — Сестра перебрала много возможностей, но этой среди них не было.
Я мысленно поблагодарил ее за то, что она ничего не сказала брату. Мысль, занимавшая мое воображение накануне, предстала в истинном свете.
— Отбросим эту возможность сразу, — сказал я. — Да, все могло сложиться именно так, если бы Дорна стала моей женой. Именно о таком будущем для нас обоих она думала, когда сомнения одолевали ее. Ей хотелось удержать Остров. Пусть у меня будет своя алия.
— Я того же мнения, — ответил Дорн, — но думаю, что если Остров успел стать твоей алией, то она окажется настолько сильна, что воспоминания о ней могут помешать росту новой.
— Американцы — существа более сентиментальные, чем островитяне, — сказал я.
— Верно, я и забыл… Но, разумеется, от этой мысли мы отказываемся. В усадьбе, особенно одной из наших, все будет проще, не так ли? Все равно Дорна так или иначе будет напоминать о себе.
— Мне бы этого не хотелось.
Дорн рассмеялся мне в лицо.
— Нам стоит съездить в усадьбу на реку Лей, — сказал он и принялся описывать имение, то и дело употребляя специальные и ранее совершенно непонятные мне специальные выражения.
Мы выехали через день и провели в пути почти неделю.
Чтобы придать нашей поездке праздничный вид, мы отплыли на лодке Дорна, напоминавшей «Болотную утку», но только больше размерами. Погода была неустойчивая, штили сменялись порывистым ветром. Приливы и отливы то облегчали, то задерживали наше продвижение. Времени поговорить было вдосталь, и то, что мы совершали «деловую поездку», вовсе нас не заботило.
На второй день в полдень мы подплыли к дому коммодора лорда Дорна и остановились на ленч. После чего, пройдя Тэн, оказались на реке Лей. Характер берегов изменился: вместо плоских, лишенных растительности солончаковых болот нас окружили поля и луга, деревья свешивали свои ветви к воде, повсюду виднелись строения ферм. Уже темнело, когда мы пристали, привязав лодку к дереву. Ветер с моря не достигал сюда, и все же, по словам Дорна, лодку вполне можно было оставить здесь — отсюда можно было затем попасть в любое место на болотах. Усадьба находилась всего в восьми милях.
Рано утром мы пешком пошли по тропинке вдоль реки. Она текла тихо, лишь местами бурливо вспениваясь. Огороженные изгородями фермы, мимо которых мы проходили, выглядели зажиточно и мирно, с пышными лугами и стройными деревьями, растущими по берегам у воды. Растительность скрывала ландшафт, но очевидно было, что рельеф здесь мягкий, хотя и не такой плоский, как в долине Доринга. Прошло чуть больше двух часов, и мы уже входили в ворота Речной усадьбы Дорнов, мало чем отличавшейся от соседних ферм.
