Михаил Божаткин - Приключения 1977
— Он предложил нам сказать, что мы ничего не видели, настаивал на том, что Высевко сам упал с лестницы, — заявил Зеневич. — Мол, если мы скажем, что нам показалось, что сомневаемся, то этого будет вполне достаточно. Что остальное, мол, нас не касается, остальное он берет на себя.
— Когда мы отказались принять его требования, он запер нас в лаборатории на несколько часов, чтобы мы посоветовались и подумали над его словами, — сказал Анищенко. — Мы подумали, посоветовались и решили, что лгать не будем. Когда Геннадий Зиновьевич открыл нас, мы сказали ему об этом. Похоже, он ожидал такое: когда мы разговаривали, за дверью все время слышались какие-то странные шорохи.
Ребята отказались вести дальнейшие переговоры с Геннадием Зиновьевичем. Но Энгельсон не терял надежды склонить их к лжесвидетельству и перед самым заседанием месткома назначил всем троим встречу в соседнем парке. Он не мог согласиться с поражением. Но ребята в парк не явились. Они отправились на местком и подробно рассказали обо всем, что видели в тот день.
Надо сказать, что Энгельсон, не сумев заставить ребят дать ложные показания, отправился к их родителям и снова рассказал, какой он хороший учитель и как они благородно поступят, если заставят своих детей солгать и тем самым спасти его и престиж школы, уберегут народное образование республики от непоправимого удара. Но родители оказались не менее стойкими, нежели их дети, и ответили Энгельсону в том же духе, что уж коли не учили своих детей лгать и приспосабливаться до сих пор, то тем более не намерены это делать сейчас, даже ради такого незаменимого педагога.
На заседании местного комитета школы Энгельсон впервые публично изложил свою версию. Она оказалась сумбурной и противоречивой. Суть происшедшего в изложении Геннадия Зиновьевича заключалась в том, что он схватил Высевко за рукав и, не рассчитав силы, резко дернул вниз, когда тот обгонял его на лестнице. Высевко потерял равновесие и рухнул на площадку. Но через несколько дней, собравшись с духом, Энгельсон в кабинете следователя скажет, что за руку Высевко он не дернул, а лишь слегка коснулся его одежды. На суде же Геннадий Зиновьевич вообще заявит, что он вовсе и не касался парня, что он только окликнул его, а тот возьми да и упади.
Размер лестничной площадки — примерно четыре на четыре метра. Следователь пришел к заключению, что сам пострадавший поскользнуться и опрокинуться с третьей ступеньки, чтобы, пролетев над всей площадкой, удариться головой в дверь на высоте немногим меньше метра, не мог. Законы физики не позволяют.
До дня суда, держась за эту версию, Геннадий Зиновьевич обвинял в сговоре против себя людей, с которыми не один год проработал бок о бок. По его словам выходило, что он невинная жертва, а все вокруг бесчестные завистники, сговорившиеся, чтобы погубить его. Ни одна профессия, как бы она ни ценилась в народе, какой бы уважаемой ни была, не дает человеку права вести себя так, как ему заблагорассудится, не предохраняет человека от хулиганских выходок, если его духовная культура низка, если его внутренний мир убог и куц.
Что же сказали о своем коллеге учителя школы?
О. Р. Пушкаревич. Энгельсон считался у нас неплохим учителем, но многих коробило его стремление всегда и везде подчеркнуть свое превосходство, подчеркнуть, что люди, которые работают рядом с ним, стоят ниже по своему духовному развитию, культуре; меньше знают, чем он, хуже преподают, не умеют воспитывать…
Н. И. Белякова. Он всегда старался быть на виду, во всяком деле ставил себя выше всех, ему говорили об этом, но результатов мы не замечали.
В. А. Капустинская. Энгельсон, казалось, был постоянно озабочен тем, чтобы в любой ситуации подчеркнуть свое превосходство, показать, что он больше знает, ему большее доступно. Даже рассказывая о своем опыте работы, он давал понять, что такие результаты могут быть только у него, что стараться использовать его опыт бесполезно. Одни старались этого не замечать, многие относились иронически, посмеивались, а некоторых это уязвляло.
А вот личные впечатления. Наш разговор с Геннадием Зиновьевичем начался несколько необычно. Он словно бы заранее попытался огородить вешками тот круг вопросов, который, по его мнению, мы должны затронуть.
— А вы знаете, — спросил он, — что у меня есть награды за отличную преподавательскую работу?
— Да, я слышал.
— А вы знаете, что я изобрел новую конструкцию классной доски и у меня даже есть на это изобретение авторское свидетельство.
— Да, знаю.
— Я представлялся еще на одну награду, но не получил ее только случайно, потому что…
— Да, и об этом я слышал.
— А вы знаете, кто моя теща?
Нет ничего страшного в том, что человек гордится своими успехами, рассказывает о своих родственниках. Одни это делать стесняются, не находят нужным, другие — наоборот.
Было ли происшествие на лестничной площадке случайностью в полном смысле этого слова?
В деле среди показаний Геннадия Зиновьевича есть очень настораживающая фраза: «Ученики в основном меня боялись… У меня были свои правила воспитания».
Что же это за правила? В чем они состоят? Не станем ехидствовать, может быть, человек разработал какую-то свою систему воспитания? Во время нашей довольно продолжительной беседы Геннадий Зиновьевич охотно пояснил свою мысль.
— Прежде всего, — сказал он, — у ученика должен быть страх перед учителем. Он должен бояться учителя. Потом, со временем, страх переходит в уважение, преклонение. И только на следующем этапе начинается перевоспитание, перековка.
Вот такие дела. Выходит, что учитель математики действовал по системе. Но система эта придумана не им, она осмеяна, забракована и запрещена как вредная, как система, подавляющая личность, создающая лживые, трусливые, угодливые характеры. Правда, она несколько облегчает работу педагога, поскольку раздавленные страхом ученики не озоруют, чинно стоят вдоль стен коридора на переменке, чинно заходят в класс после звонка. А кроме того, не надо добиваться какого-то там контакта с учениками, завоевывать какой-то авторитет. Сказал — и баста.
«С болью видишь, — писал В. А. Сухомлинский, — как даже у знающих свой предмет учителей воспитание иногда превращается в ожесточенную войну только потому, что никакие духовные нити не связывают педагога и учеников».
Судя по некоторым документам уголовного дела, Геннадий Зиновьевич начал внедрять свою систему еще пятнадцать лет назад, в самом начале педагогической деятельности. В деле подшита копия приказа, в котором Энгельсону объявлялся строгий выговор с занесением в личное дело за избиение ученика. Тогда тоже мальчишка после удара, пролетев несколько метров, распахнул своим телом дверь класса и вывалился в коридор.
