Алистер Маклин - Черный сорокопут. Дьявольский микроб
Здоровой ногой осторожно и твердо ступал по балке, больная же нога, короткая, предательски соскальзывала по толстому слою сажи, скопившемуся здесь от проходящих бесчисленных поездов. Прыгнув, сразу больно ударился коленом о край балки, схватился левой рукой за нее и балансировал в продолжение смертельных трех секунд, стараясь сохранить равновесие.
Гигантская пустая станция поплыла у меня в глазах, но все же каким–то чудом я сохранил равновесие и уцелел. Все в один миг. Выпрямился на дрожащих ногах. Не пополз по перекладине, не пошел кошачьими шагами, раскинув руки для равновесия, а просто наклонил голову и побежал.
Перекладина была восьми или девяти дюймов ширины и вся покрыта толстым слоем сажи. Два ряда выпуклых гладких заклепок шло по всей ее длине. Они представляли для меня смертельную опасность, ступи хоть раз на их скользкую выпуклость. Но я бежал. Потребовались секунды, чтобы преодолеть семьдесят футов до центральной вертикальной балки, до стояка, исчезавшего где–то вверху, во тьме. Я схватился за него, совершенно не чувствуя страха, и посмотрел назад, туда, откуда пришел. Генрих находился на платформе у решетчатой двери. В вытянутой руке он держал пистолет и целился в меня. Он хорошо видел меня, но слишком долго целился, так что я успел спрятаться за вертикальную балку.
Он нерешительно огляделся. Правая рука моя медленно отходила. Пока Генрих раздумывал, я проклинал себя за собственную глупость: лез по пожарной лестнице, ни разу не оглянулся назад. Немой, видимо, проверял расставленные посты и, наткнувшись на тело оглушенного, сделал соответствующий вывод.
Но вот Генрих решился. Мысль о прыжке с платформы на балку не улыбалась ему. За это на него не стоило обижаться. Он приставил железную лестницу к окну, долез по ней до балки, на которой я находился, перебрался на еще одну балку, повыше, и уже оттуда осторожно опустился вниз. Теперь он находился на одном уровне со мной и приближался с расставленными руками, как канатоходец. Я не стал ждать, повернулся и тоже пошел. Но далеко не ушел: идти было некуда. Балка упиралась в кирпичную стену.
Деваться было некуда.
В шестидесяти футах внизу слабо мерцали рельсы и проглядывались гидравлические прессы. А здесь, вверху, только я, глухая стена и балка.
Повернулся лицом к приближающемуся Генриху и приготовился умирать.
Генрих добрался до вертикального стояка в центре, обошел благополучно вокруг него и двинулся прямо на меня. В пятидесяти футах он остановился и оскалил зубы в улыбке. Он видел, что я в ловушке и нахожусь в его руках.
Наверное, это был самый счастливый момент в его жизни. Генрих вновь двинулся, медленно сокращая расстояние между нами. В двадцати футах вновь остановился, нагнулся, ухватился за балку и сел на нее верхом, обхватив для страховки ногами. Поднял пистолет и, держа его обеими руками, стал целиться в живот.
Я ничего не мог поделать. Руки за спиной держались за стену. Напрягся в ожидании выстрела, глядя на его руки и представляя, как его пальцы побледнели от напряжения. Не выдержав бесполезной готовности получить пулю, я моргнул и закрыл глаза. Только на секунду. Когда вновь открыл их, он ухмылялся, уставившись на меня, и пистолет опустил до самой перекладины. Такого утонченного садизма и дьявольской жестокости я нигде не встречал. Но должен был ожидать этого. Безумный монстр, запихнувший в рот Кландону яд, повесивший Макдональда и проломивший затылок миссис Турпин, замучивший до смерти Истона Дерри и, мало того, поломавший мои ребра. Нет, я не доставлю такому типу удовольствия видеть меня умирающим не от пули, а от страха, по крупицам. Представил себе пустые глаза, падкие на зрелище страданий других, отчетливо представил перекошенный ухмылкой волчий рот. Он был кошкой, а я мышью, и он собирался играть, пока не выжмет из меня последнюю унцию удовольствия и затем, сожалея, застрелит.
Впрочем, он еще получит удовольствие от зрелища падающего моего тела, бьющегося о стальные и бетонные балки и перекладины.
Я был сильно напуган. Я не герой. Когда вижу неизбежность смерти, веду себя, как все. Страх почти парализовал меня. И вдруг мозг мой от злости за свою беспомощность подхлестнуло: была непереносима мысль, что моя жизнь и жизнь Мэри всецело в руках этого недочеловека.
«Нож! — обожгло сознание. — У меня еще есть нож». Потихоньку сдвинул руки за спиной. Все еще ноющие, но уже не бесчувственные пальцы правой руки нащупали в левом рукаве нож и схватили рукоять. Генрих с ухмылкой вновь поднял пистолет, целясь на этот раз мне в голову. Но я уже высвободил нож. Еще рано ему убивать меня. Он еще не устал забавляться и собирается получить удовольствие от невинной игры, прежде чем нажмет последний раз на курок.
Генрих вновь опустил пистолет. Покрепче обхватив ногами балку, левой рукой залез в карман куртки. Вытащил пачку сигарет и коробок спичек. Он расхохотался как сумасшедший. Это был верх его утонченной пытки. Приятно покуривающий убийца, а охваченная ужасом жертва ожидает последнего мига, сознавая его неотвратимость. Он взял в рот сигарету, наклонился и чиркнул спичкой, не выпуская из правой руки пистолет. Спичка зажглась, на долю секунды ослепив его.
Я бросил нож. Сверкнула сталь, пролетела молнией, и Генрих захрипел.
Нож вошел по рукоять ему в горло. Он сильно дернулся, выгнулся назад, будто его ударило сильным электрическим током, и стал валиться с балки.
Пистолет выпал из руки и полетел вниз. Он падал целую вечность, а я завороженно следил за его полетом, пока не увидел искры от удара пистолета о рельсы внизу.
Только тогда я взглянул на Генриха. Он выпрямился и слегка наклонился вперед, уставясь в недоумении на меня. Правой рукой выдернул нож, и сразу вся рубашка на груди обагрилась кровью. Лицо перекосила гримаса смерти. Он поднял руку с ножом, завел за плечо для броска и даже отклонился назад. Но нож выскользнул из ослабевшей руки и зазвенел по цементу вниз вслед за пистолетом. Глаза закрылись, и он повалился на бок, держась за балку только скрещенными ногами. Сколько он так провисел вниз головой, я потом и вспомнить не мог. Казалось, очень долго. Наконец, словно нехотя, медленно разжались ноги, и он исчез. Я не видел падения, а когда глянул вниз, то увидел его изуродованное тело торчащим на вертикальном дышле амортизатора.
Надеюсь, тени его жертв будут благодарны мне. Я облегченно улыбался, глядя на мертвеца. Никогда не предполагал, что в такой ситуации буду еще и улыбаться.
Испытывая головокружение и дрожь, на четвереньках возвращался я назад по балке. Не пойму, как мне еще удалось прыгнуть на шесть футов с балки на платформу, хотя на этот раз меня спасло то, что ухватился за ограждающую цепь обеими руками. Потом потащился через решетчатую дверь к пожарной лестнице и почти рухнул на площадку. Ночной воздух Лондона никогда не казался столь свежим и целительным. Сколько так пролежал, сказать не могу.
