Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь
Полковник дышит, широко раздувая ноздри, и неизвестно, что он скажет или сделает, обезумев от ярости, спирта и тоски.
— Значит, выхода нет? — говорит он задыхаясь. — Мы в ловушке? — И вдруг в ярости кричит на Булатова: — Это ты, дурак чертов, мальчишек на нас навел! Все предатели, всех застрелю!
Он выхватывает браунинг из кобуры, и одновременно выхватывают браунинги Булатов и Катайков, и отец Елисей не торопясь достает из-под рясы большой, тяжелый кольт.
— Ну что ж, — говорит он очень спокойно. — Будем палить друг в друга. Дело хорошее.
Миловидов кладет браунинг в кобуру; прячут оружие и остальные.
Монах, не вставая с места, смотрит в окно.
— Вон солдатик понес кашу пленным, — говорит он. — А кто его знает, о чем они говорить будут. Молодые люди эти всю Россию уговорили — вдруг да и твоих дурней уговорят?
— Все неверно. Всюду опасность, — говорит Миловидов. — Я боюсь, ужасно боюсь! Надо в Европу скорей, да ведь черт его знает, что там, в Европе? И как доберешься? Вдруг да подстрелят? Вдруг на пути перехватят? С ума ведь сойдешь! Отчаяние! Я так хочу жить, как никогда раньше не хотел! Шесть лет сижу здесь, в лесу, все думаю: когда-нибудь поживу еще! Шесть лет не живу, чтобы потом пожить. И вдруг не удастся? Тут-то вдруг и сорвется, когда два шага осталось. Голова кругом идет... Все как во сне. Надо проснуться. А как проснуться? Боязно! Шесть лет я боюсь проснуться...
Он уронил на стол голову и зарыдал. Рыдал, всхлипывая, стонал и головой ударялся о стол.
— Вот беда с ним какая, — спокойно сказал монах.
Подошел к углу, где стояло ведро с водой, взял его и плеснул на полковника. Полковник сразу затих. Вода стекала с его волос. Плечи иногда еще слабо вздрагивали.
— Рассудим спокойно, — заговорил Катайков. — Патетюрин сбежал. В хорошем случае ему до Пудожа добираться три дня. Да от Пудожа милиция будет три дня идти. Ну, пять дней считайте. А мы через пять дней парус поднимем. Так что вы, полковник, зря нервничаете.
— Интересно узнать... — сказал Булатов.
— Подождите! — оборвал его Катайков. — Теперь насчет мальчишек. Ничего они такого не знают про нас. Пусть себе сидят запертые или выбираются сами, когда мы уйдем.
— Интересно узнать, — повторил Булатов, — какое у мальчишек настроение. Дайте я схожу разведаю.
Миловидов поднял голову и руками с силой провел по лицу. Он опять казался спокойным, и его невыразительные глаза быстро оглядели всех сидящих за столом.
— Ну что ж, — сказал он. — Сходите, прапор.
Булатов встал и подошел к двери.
— И не думайте заводить с ними шашни! — кинул ему вслед Миловидов. — Уж вас-то пристрелить неопасно. За это ответ будет небольшой.
Булатов кивнул головой и вышел.
— Ты веришь ему, Катайков? — спросил Миловидов.
— Никому я не верю, — уклончиво ответил Катайков.
— Ты как думаешь, отец Елисей?
— Я не думаю, — ответил монах, — я дело делаю. Если мы через час выйдем, за ночь минуем Калгачиху, на Ветреном поясе — привал, завтра к вечеру — Малошуйка, и утром в море.
— Слушай, отец, — сказал Миловидов, — опасное дело — вместе с солдатиками выходить.
— А что я могу сделать? — спросил монах.
— Не хитри, отец... — протянул Миловидов, — есть у тебя средство.
— Не знаю, что ты говоришь. — Монах отвел глаза, будто застеснялся.
— Выведи солдат на тропу староверов.
— Чтоб они меня на куски разорвали?
— Уж ты-то да не убежишь! — сказал полковник. — Кому другому рассказывай, а не мне.
— Что за тропа староверов? — спросил Катайков.
— Да вот, — сказал Миловидов, — он, изволите видеть, скрывает. А что скрывать, когда вся жизнь на кон поставлена! Есть древняя тропа, проложенная староверами. Ни на каких картах ее не найдешь. От кого прячешь, отец?
— Не вижу смысла, — пожал плечами Катайков. — Этой тропой или другой.
— Да ведь понимаешь, какое дело... — Миловидов прищурился и улыбнулся. — Выйти-то они на эту тропу выйдут, а прийти им не обязательно. Вы расспросите как следует отца Елисея — он расскажет, скольких людей выводил на тропу, а выходил с тропы почему-то всегда один.
— Клевета, — сказал монах. — Клянусь перед богом!
— Рассуди сам, — сказал Миловидов, — как мы с солдатней распутаемся? Представляешь, что будет, если они увидят, как мы на шхуну садимся, а их бросаем?
— Здесь оставить, — сказал монах.
— Эх, ты, а еще поп! Отпустят они! Да они вторую неделю волнуются!
— Завести я их заведу, — сказал монах, — дело несложное. Да как потом удерешь?
— Возьми с собой прапора, — сказал Миловидов. (Катайков громко закашлялся и посмотрел на Ольгу.) — Ничего, — махнул Миловидов рукой, — какой он ей к черту муж! Должна ж она понимать. У него жена в Петербурге. Не какая-нибудь, а настоящая, в церкви венчанная. Чего ей за него держаться?.. Возьми прапора, отец. Они за ним следить будут, а ты шмыг — и пропал. Пускай они там рассчитываются.
— Не думайте, что прапор так глуп, — раздался голос в дверях. Вошел Булатов. Лицо у него было очень взволнованное. — Я, полковник, от вас ни на шаг. Имейте в виду.
— Ну, отец Елисей, решайся, — сказал полковник, не обратив на Булатова никакого внимания. — Уведешь их на Лев-гору, ночью исчезнешь, и встретимся в Малошуйке. Или так — или всем погибать!
— О господи, — сказал монах, — оценишь ли, на что иду?
— И моих двух возьми, — ввернул негромко Катайков. — Гармониста и Гогина. Ни к чему они нам. Балласт.
— Ладно, — согласился монах. — На большой подвиг иду. Стройте солдат.
— Вот это да! — сказал Миловидов. — За это люблю! Наливай, купец!
Катайков разлил спирт; все встали, держа кружки в руках.
— За вашу жену, Булатов, — сказала Ольга, подняв кружку, — За ту, которая в Петербурге. Настоящую, в церкви венчанную.
Булатов опешил. Он смотрел на Ольгу так растерянно, что Ольге стало его даже немного жалко. Миловидов рассмеялся.
— Что, прапор, попался? — сказал он. — Ничего, брат, это бывает... Вы, Ольга Юрьевна, не огорчайтесь, брак ваш, конечно, копейку стоит, да ведь за границей советские браки вообще не признают. А что он к той жене не вернется — за это я вам ручаюсь.
— Ну почему же! — сказала Ольга. — Я спорить не стану. Пусть возвращается.
— Нет, не вернется, — хитро поглядывая на Булатова, сказал Миловидов. — Хотите, скажу почему?
— Полковник! — воскликнул Булатов.
Миловидов совершенно по-мальчишески прыснул в кулак.
— Боится! — сказал он, с трудом сдержав смех. — Не бойся, прапор, Ольга Юрьевна не рассердится. Это ж ты соперницу обидел, а не ее.
— Полковник! — воскликнул опять Булатов, глядя на Миловидова трагическими глазами.
