Алистер Маклин - Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес
Боуман снова бросил взгляд через плечо. Расстояние сократилось до тридцати ярдов, не более. Преследователи теперь двигались не веером, а цепью. Они обходили слева, заставляя его все больше и больше отклоняться вправо. Боуман понимал, что это делалось с определенной целью, но, как ни вглядывался вдаль, понять смысл маневра не мог. Местность впереди была такой же, как и та часть, что он уже пересек. Прямо перед ним пестрел яркой зеленью участок травяного покрова около ста ярдов в длину и тридцати в ширину. Но за исключением размера, он ничем не отличался от сотни других, мимо которых он только что проскакал.
Боуман вдруг понял, что его лошадь совсем загнана. Еще немного — и она упадет. Вся в мыле, она тяжело дышала и была измучена не меньше, чем он сам. До пятна зеленой травы оставалось ярдов двести, и у Боумана внезапно возникла сумасшедшая мысль: хорошо бы поваляться на этой зеленой траве, в тени, тихим летним днем. И еще он подумал, почему бы не сдаться? Ведь конец этого преследования неотвратим, как сама смерть. Он бы и сдался, да только не знал, как лучше это сделать.
Боуман оглянулся. Цепочка из пяти преследователей изогнулась в форме полумесяца. Всадники теперь были уже в десяти ярдах от него. Боуман взглянул вперед: зеленое пятно немногим дальше — в двадцати ярдах. До него вдруг дошло, что Кзерда приблизился к нему на расстояние выстрела, и в сознании сразу возникла картина возвращения в табор цыган, среди которых уже нет Кзерды.
Боуман снова оглянулся и увидел, что преследователи осаживали лошадей. Он догадался, что произошло что–то странное, но, прежде чем успел обдумать это, его лошадь стала так резко, что, приседая на задние ноги, по инерции буквально заскользила вперед и остановилась у самой кромки зеленого пятна. Лошадь стала, а Боуман не успел. Оглядываясь через плечо, он оказался совершенно неподготовленным к такому повороту событий и вылетел из седла через голову лошади, рухнув на зеленую траву.
Он должен был потерять сознание. В худшем случае — сломать шею, в лучшем — отбить все внутренности. Но ни того, ни другого не случилось. Пятно зеленого дерна оказалось трясиной. Боуман не ударился о землю, кувыркаясь, а приземлился с громким шлепком, подняв тучу брызг, на мягкую подушку, которая погасила силу удара, и стал медленно в нее погружаться.
Пятеро всадников подогнали лошадей, остановились, опершись о луки седел, и равнодушно смотрели на него. Боуман принял вертикальное положение с легким наклоном вперед. Его засосало в трясину по бедра. Спасительная же твердая суша была от него на расстоянии всего каких–нибудь четырех футов. В отчаянии он вытянул руки в попытке дотянуться до нее, но не достиг цели. Зрители все так же сидели без движения на своих лошадях. На их лицах играли злые усмешки.
Боумана затянуло уже по пояс и затягивало все глубже и глубже. Он попытался плыть, но понял, что подобными движениями скорее добьется обратного результата. Это немного затормозило погружение, но не остановило его. Трясина принимала его в свои объятия безжалостно и беспощадно.
Он взглянул на пятерку преследователей — каждый теперь выражал свои чувства по–своему. Кзерда улыбался той «приятной» улыбкой, которую, наверное, специально приберегал для таких случаев. Серл медленно облизывал обветренные губы. Их взгляды были устремлены на лицо жертвы. Даже если бы Боуман и стал просить помощи или молить о пощаде, это все равно никак не отразилось бы на его бесстрастном лице. Но он и не помышлял об том, познав страх в развалинах старой крепости и на арене в Мас–де–Ловэннель. Сейчас страха он не испытывал. Тогда был шанс выжить, хоть маленький — но был. Все зависело от его способностей, от точной координации мыслей и тела. Но здесь весь его опыт, все знания и ловкость были бесполезны. Трясина делала свое дело. Это был конец, и он смирился с ним.
Эль Брокадор смотрел на Боумана. Его засосало уже до подмышек. На поверхности оставались лишь плечи, голова и руки. Тореадор внимательно вгляделся в бесстрастное лицо Боумана и покачал головой; повернулся, осуждающе оглядел Кзерду и Серла. Снял веревку с седла.
— Нельзя так поступать с таким человеком, — сказал он. — Мне стыдно за всех нас. — И точным броском послал веревку Боуману. Она упала около его рук.
* * *
Даже самый пылкий поэт, воспевающий красоты Сен–Мари, если такой существует, был бы поставлен в затруднительное положение необходимостью с пафосом описать прелесть главной улицы городка, которая тянется с востока на запад вдоль побережья, защищенная высокой каменной стеной. Как и весь городок, она полностью лишена колорита и живописности. И только однажды вечером ее унылое однообразие было нарушено присутствием причудливо одетых туристов, цыган и пастухов, а также установленными здесь ярмарочными палатками, тирами, павильонами гадалок и сувенирными лавками, словом, всем тем, что предназначено для развлечений.
Можно было подумать, что это зрелище не способно доставить особого удовольствия аристократической душе ле Гран Дюка, сидевшего в забегаловке возле отеля «Мирамар», но он наблюдал за происходящим с видимым интересом. И, что еще более странно, разумеется, с консервативной точки зрения, присущей ле Гран Дюку, Карита сидела рядом с ним. Ле Гран Дюк поднял литровый графин красного вина, налил изрядную порцию в большой стакан, который стоял перед ним, плеснул немного в стакан Кариты и довольно улыбнулся, но не от радости лицезреть окружающее, а от того, что в руке он держал только что полученную телеграмму. Было ясно, что хорошее настроение ле Гран Дюка не имело никакого отношения к происходящему вокруг. Источник его радости лежал в телеграмме, которую он держал в руках.
— Замечательно, моя дорогая Карита, просто замечательно! Как раз то, что нам нужно. Черт возьми, как они быстро справились! — Он еще раз прочитал бумагу и вздохнул: — Самое большое удовлетворение получаешь, когда твое предположение сбывается.
— Ваши предположения всегда верны, мсье ле Дюк.
— А? Что ты сказала? Да, да, конечно. Наливай себе еще вина.
Ле Гран Дюк на время потерял интерес как к Кари–те, так и к телеграмме. Он задумчиво смотрел на черный «мерседес», который только что остановился недалеко от того места, где они сидели. Китайская пара, которую ле Гран Дюк видел в отеле в Арле, вышла из «мерседеса» и направилась в отель. Они прошли в нескольких футах от столика, за которым сидел ле Гран Дюк. Мужчина кивнул, его жена еле заметно улыбнулась, и ле Гран Дюк, чтобы не оставаться в долгу, бесстрастно поклонился. Он наблюдал за ними, пока они не вошли в отель, а затем повернулся к Карите:
