Фернандо Гамбоа - Черный Город
— А ты сам не видишь? — сердито пробормотала мексиканка, отпрянув в сторону. — Ты что, слепой?
— Нет, я не слепой! Но у меня откроется язва, если ты мне, черт возьми, не скажешь, что…
И тут я запнулся, потому что и сам все увидел.
93
Я не мог увидеть это раньше по той простой причине, что мне никогда не пришло бы в голову обращать внимание на эту деталь, кроме того случая, когда обращать внимание больше уже не на что.
Там, где заканчивались локтевые и лучевые кости, на которых уже давным-давно полностью истлели повязки, на груди лежали — тоже без повязок и почему-то все вместе, хотя их уже не связывали друг с другом ни мускулы, ни сухожилия, — пястные кости, от которых отходили фаланги, бывшие когда-то пальцами.
На первый взгляд, все казалось вполне обычным.
Лишь только со второго взгляда я заметил, что во всем этом есть нечто странное.
Причем странность эта заключалась не в том, что имелось что-то лишнее.
Как раз наоборот, странность заключалась в том, что кое-чего не хватало.
Не хватало пальцев.
Если быть более точным, то их в общей сложности не хватало аж четырех.
На обеих руках виднелось по три вереницы длинных и тонких фаланг, и это означало, что, когда этот человек был живым, у него имелось на обеих руках только по три пальца.
Я — видимо, в силу своей невежественности — отреагировал на данный факт отнюдь не так бурно, как Анжелика и Кассандра. Я всего лишь слегка удивился, а мой мозг тут же попытался дать увиденному мною самое что ни на есть простое объяснение.
— Ему что, отрезали на каждой руке по два пальца? — спросил я, поднимая взгляд.
— Ты полагаешь, что именно поэтому у него на руках только по три пальца? — произнес профессор и недоуменно покачал головой.
— Мне кажется, что это самое разумное из всех возможных объяснений.
— Оно неправильное, — заявила мне Валерия.
— Неправильное? — спросил я, выгибая одну бровь дугой. — Почему?
Валерия скрестила руки на груди, тем самым показывая, что ей в тягость давать объяснения по поводу того, что является очевидным.
— Все очень просто, — сказала она, выдержав паузу. — Никто ему пальцы не отрезал. Если посмотришь повнимательнее, ты увидишь, что из запястья выходят три пястные кости, которые затем переходят в фаланги пальцев. Получается, что этот человек не только умер, но и родился с тремя пальцами…
— Может, он был уродом? — предположил я, перебивая Валерию.
— Мы заглянули и в остальные четыре саркофага, — поспешно сказал профессор. — У четырех мумий, которые в них находятся, тоже по три пальца. Так что уродство тут ни при чем.
— …кроме того, — продолжала Валерия с таким видом, как будто ее никто не перебивал, — мы заметили, что большие пальцы и мизинцы — необычайно длинные. Они почти такие же длинные, как средний палец. Такого не встречается не только у людей, но и вообще у приматов.
Профессор и его дочь, похоже, восприняли этот нюанс очень серьезно, чего нельзя было сказать обо мне. После того как мне пришлось столкнуться с морсего, существами с огромными клыками, вытянутыми черепами и острыми как нож когтями, человек с тремя пальцами — да пусть хоть с двумя головами! — казался мне всего лишь небольшой шуткой природы, которая представляла интерес только для антропологов и администраторов бродячих цирков.
— Знаете, что я вам по этому поводу скажу? — усмехнулся я, пожимая плечами. — Мне непонятно, из-за чего такой ажиотаж. — Я покосился на Касси и Валерию, которые, похоже, уже более-менее пришли в себя после случившегося с ними потрясения. — Нам известно, что «древние люди» научились генетически модифицировать людей так, как им вздумается, а потому они вполне могли создать человека с тремя пальцами. Что, по-вашему, в этом такого странного?.. Более того, — продолжал я, произнося слова медленно и отчетливо, — учитывая роскошь, с которой похоронены вот эти индивидуумы, можно вполне обоснованно предположить, что «древние люди» генетически модифицировали самих себя и что они, возможно, решили, что с тремя пальцами ладонь выглядит красивее, чем с пятью. Сейчас они, наверное, где-нибудь там, в аду, лопаются от смеха, глядя на то, как вы ломаете себе голову, пытаясь найти логическое объяснение их незатейливому эстетическому капризу.
Валерия закатила глаза и покачала головой.
— Нет, Улисс, — нетерпеливо фыркнула она. — Ты ничего не понимаешь. Одно дело — удлинить себе череп, член или просто изуродовать себя, и совсем другое — существенно изменить генетический код, заложенный в ДНК. У нас, приматов, на руке пять пальцев на протяжении уже миллионов лет, и это не подлежит изменению. Это — нечто такое, что не может быть модифицировано, причем даже в наше время. Я права, Анжелика?
Бразильянка, которая, если не считать ругательства на португальском языке, уже давно не произносила ни слова — как воды в рот набрала, — снова подошла к нам и, настороженно взглянув на саркофаг, пару раз кивнула.
— Ну что ж, хорошо, — сказал я, поднимая руки. — Если вы считаете, что в этом саркофаге лежит не человек, то что же это тогда, черт возьми, такое? — насмешливо спросил я. — Птица? Панда?
— Этого мы еще не знаем, друг мой, — снова присоединился к обсуждению профессор. — Однако если мы используем обычный метод исключения и отбросим человека и прочих приматов, то…
Профессор не договорил, и его фраза повисла в спертом воздухе этого пятиугольного помещения, облицованного золотом. Он, возможно, ожидал, что я договорю вместо него и озвучу его предположения, но я предпочел промолчать.
Проблема, понятное дело, заключалась в том, что я даже понятия не имел, какие у него возникли предположения.
Более того, у меня не было абсолютно никаких собственных версий на этот счет.
Почти на целую минуту воцарилось напряженное молчание, а затем Кассандра сделала шаг вперед, еще больше отодвинула крышку саркофага и, нарушая все правила проведения археологических раскопок и исследований, засунула руку внутрь. Затем она подняла взгляд и, посмотрев на всех остальных и глубоко вздохнув, сказала дрожащим голосом:
— Все свидетельствует о том, что данный индивид не является человеком, а потому я сейчас скажу то, о чем все присутствующие… — она покосилась на меня, — ну, или почти все, думают. То, что лежит в этом своеобразном саркофаге и, не сомневаюсь, в остальных четырех саркофагах тоже, — это не трупы «древних людей», построивших этот город, а… а, если так можно выразиться, останки тех «богов», которые спустились с небес тысячи лет назад, чтобы озарить «древних людей» светом знаний.
