Виктор Егоров - Приключения 1969
Через день засекали радиопеленгаторы кочующую радиостанцию, немедленно на бешеных скоростях съезжались в засеченной точке, но никого в голой степи не находили.
В диверсиях, в самом их комплексе, в оперативной организации, приемах выполнения чувствовалось централизованное, мастерское руководство, широчайшая сеть осведомителей и исполнителей. И никаких следов…
Тайная полиция, жандармерия, агентура сигуранцы сбились с ног. Из Берлина и Бухареста сыпались разносы: «Что делается в столице Транснистрии? Вашу грудь, генерал, украшают отличия доблести, — неужели не можете справиться с кучкой фанатиков?»
И уж совсем диктаторски повел себя с комендантом днестровско-черноморской столицы эмиссар Гиммлера штандартенфюрер группы «Мертвая голова».
— Считайте, генерал, наш конфиденциальный разговор… предостережением, — сказал он. — Нерадивость на посту, который занимаете вы, чревата неприятными для вас лично последствиями, вплоть до…
Глугояну стоял как одеревеневший. Так вот что получил он в придачу к комендантскому посту! Сегодня — комендант, завтра — узник концлагеря.
Штандартенфюрер покачивался на широко расставленных ногах.
— Повторяю вопрос: ясно или нет?
Да, конечно, Глугояну ясно все.
— Тогда к делу. — По каменному лицу штандартенфюрера скользнула сдержанная улыбка. — Рад, что нашли общий язык. Действуйте!
И генерал отправился действовать. Он прежде всего продиктовал стенографистке приказ: «За каждый террористический акт против оккупационных войск будут повешены и расстреляны 200 заложников». Потом собрался было подготовить директиву комендантам районов.
— А не лучше ли собрать их вместе с персоналом сюда, — чуть картавя, предложил похожий на Гитлера оберштурмфюрер. — Собрать и попросить господина штандартенфюрера ознакомить их с последними указаниями ставки. Это, надеюсь, вразумительнее ваших директив.
— Конечно, — согласился генерал. И приказал к 16.00 собрать нужных людей в главной комендатуре.
Заработали зуммеры и звонки телефонов. Засигналили на улицах «опели» и «олимпии» с пометками «комендантская». Через два часа двор и подъездные площадки у здания запрудили машины.
В актовом зале собралось более ста человек. К оберштурмфюреру с льстивым поклоном подскочил префект городской полиции:
— Имею честь… осмелюсь, — сбивчиво начал он, оглядываясь почему-то по сторонам. — Прошу доложить… господину эмиссару. — Приблизился чуть ли не к самому уху эсэсовца, доверительно зашептал: — Чекисты из Москвы… в катакомбах Дальника и Куяльника. Имею опознавательные главарей.
У оберштурмфюрера загорелись глаза. Свежие данные о разведке Москвы — это же находка для самого Гиммлера!
— Доставлю вас с этими материалами к рейхсфюреру сегодня же. Три часа полета, и мы в Берлине. Еще через час — у Гиммлера. Наутро возвращаетесь в чине полицай-префекта Транснистрии. Устраивает? Опознавательные при вас?
— Никак нет. Дома.
— Отправляйтесь немедленно домой, забирайте все с собой.
Разговор неожиданно был прерван: оберштурмфюрера вызвали к проходной — по его распоряжению прибыли водопроводчики.
— Черт знает чем приходится заниматься в этой, с позволения сказать, столице! — выругался похожий на Гитлера эсэсовец. — Не могут дать воду даже главной комендатуре! — Спустившись в вестибюль, крикнул: — Пропустить!
Водопроводчики прошли в подвал. Через полчаса они вернулись: забыли какой-то вентиль и подмотку.
— Я из вас самих сделай хороший подмотка! — разбушевался эсэсовец. — Где ваш вентиль и где подмотка?
— Далеко, господин хороший, на Пересыпи…
— Доннер веттер, — снова выругался немец. — Марш в моя машина!.. — Чуть ли не пинками затолкал рабочих в черный «опель» и сам сел за руль. Машина помчалась по Маразлиевской.
В актовом зале комендатуры прибывший из Берлина штандартенфюрер уже зачитывал собравшимся сентябрьские приказы Кейтеля и Гиммлера:
«Человеческая жизнь в странах, где еще не установлен порядок, не стоит ничего! — торопливо переводил на румынский щуплый солдатик в очках. — Устрашения можно добиться только чрезвычайной суровостью. У солдат не должно быть ни жалости, ни сострадания. Фюрер освобождает солдата от химеры, которая называется совестью…»
Оглушительный взрыв покрыл слова переводчика. Словно из гигантского кратера поднялось над комендатурой огромное черно-бурое облако, взлетела крыша. Монументальное здание осело грудой кирпича и щебня. Завыли сирены. Со всех сторон мчались к месту взрыва аварийные, пожарные, санитарные машины. Только черный «опель», не сбавляя скорости, продолжал свой путь к Пересыпи.
Сидевший за рулем адъютант штандартенфюрера, довольно улыбнувшись, закурил сигарету, затем повернулся к своим «пассажирам» и, уже не картавя, по-русски произнес:
— Отлишный работа! Зер гут! Спасьиба! — Протянул вместе с пачкой сигарет одному из водопроводчиков скатанную трубочкой записку: — Передайте чьерез связник лично товарищу Бадаеф!
«Опель» свернул в тесные сводчатые ворота и через минуту вынырнул из соседних уже без пассажиров.
На Маразлиевской царила невообразимая суматоха; через толчею машин невозможно было пробиться. К задержавшемуся «опелю» подскочил растрепанный, оглушенный, видимо, взрывом человек. Порванный мундир на нем был в извести, голова нервно подергивалась.
— Что же будет, господин оберштурмфюрер? Что будет?! — закричал он эсэсовцу, как глухому.
— После такого фейерверка, да еще такому, каков вы теперь, — насмешливо ответил явно необрадованный встречей эсэсовец, — только одно: шприц эвтаназии!
Кому-кому, а префекту полиции страшный смысл мудреного слова был известен — умерщвление. Похолодев от ужаса, он опустился перед эсэсовцем на колени:
— Спасите! Служу верой и правдой. Спасите!
— Хорошо, — брезгливо согласился эсэсовец, — но при условии…
Сильным рывком он втащил префекта за лацканы мундира в машину:
— Свою «находку» — чекистов Москвы — передадите мне со всеми опознавательными. И будете их пока стеречь. Да-да, стеречь! Доложу Гиммлеру о них сам! Никому даже намека, слышите? Рейхсфюреру они нужны живыми, только живыми — отвечаете за их жизни головой! Если и пронюхают что-нибудь ваши детективы — бросите им ложную кость! Ясно?
— Будет сделано. — Отвислая губа префекта дрожала…
147 офицеров, два генерала, штандартенфюрер группы СС «Мертвая голова» — от такого взрыва пробрала дрожь даже Антонеску. Телеграфные аппараты отстукивали приказ за приказом один яростнее другого.
