Сергей Бельченко - Фронт без линии фронта
Около скалы Острыва все еще звенело и гудело. Захлебываясь, с горы Солодивки без умолку строчили два пулемета. Им вторила частая дробь автоматов. Злобные пули заставляли чекистов плотнее прижиматься к холодным камням. Новожилов с Большаковым очутились по одну сторону завала, Меняшкин — по другую, а безоружная Лебедева — где-то посередине.
Минут через пятнадцать стрельба прекратилась. Новожилов и Большаков подползли ближе к скале.
Меняшкин, оставив в камнях шинель и фуражку, пополз по кювету вдоль дороги. Он решил любой ценой выбраться на скалу. Незаметно, по-пластунски приближался он к неглубокому овражку. Прополз метров сто, оглянулся: завал остался за выступом скалы. Услыхал цокот подков — кто-то едет по дороге, — приподнялся и, увидев на подводе Щетенко, окликнул его.
Федор Щетенко спрыгнул с повозки, побежал к майору, но в эту минуту снова ударил пулемет. Поднимая пыль, пули защелкали по камням. Скатившись в канаву, Щетенко подполз к Меняшкину.
— Разве вам никто не передал о нападении банды? — хрипло спросил майор. Мозг пронзила тревожная мысль: «Неужели Гусько погиб? А планшет?..» Перед глазами, как в калейдоскопе, проплыли лица банильского крестьянина, учителя, и вдруг снова в зареве пожара ясно встало искаженное страданием лицо плачущей старухи… — Немедленно разворачивайте лошадей! Поезжайте в Путилу за подмогой! Мы пока втроем продержимся! — порывисто приказал майор.
Новая пулеметная очередь прошила подводу. Одна из лошадей жалобно заржала и повалилась, ломая дышло. Георгий Саук кинулся выпрягать вторую лошадь, но и у той была перебита нога. Тогда, схватив с повозки винтовку, он стал ожесточенно стрелять по лесу, откуда только что бил пулемет. Расстреляв все патроны, зло выругался и бросился к селу, куда уже бежал Щетенко.
…Лес молчал. Меняшкин немного переждал, поднялся на локти, осмотрелся. Впереди было открытое место. А дальше, в двадцати шагах — спасительный рубеж. Снова прислушался: под скалой тишина. «Живы ли? — и, изловчившись, приготовился. — Сейчас, друзья, я вас сверху прикрою! Только бы добраться до вершины скалы!» Оперся на руки, пружинисто подскочил, бросился вперед. И когда цель была совсем рядом — еще два-три шага, воздух прорезала пулеметная очередь. Обожгло кисть правой руки, расщепило ложе автомата, а затем невыносимая боль пронзила спину… Меняшкин, орошая землю кровью, беспомощно сполз на дно высохшего ручья.
Под скалой на бандитские выстрелы тоже больше не отвечали.
Бандеровцы зашевелились.
— Полезай, Мотыль, на скалу, посмотри, что там, — приказал Штудер.
Связной возвратился. Доложил:
— Ничего, друже, со скалы не видно…
— Тогда на, бери! — И Штудер сунул в руки долговязому парню гранату. — Швырни ее под скалу! Если только они живы…
Мотыль снова перешел речку, пробрался лесом по склону горы и бросил гранату под скалу.
Эхо взрыва раскололо тишину… Бандиты один за другим выползли из лесу и полезли к завалу.
…Новожилов почувствовал, как на плечи ему что-то навалилось. Обернулся. Сердце сжалось от боли, когда увидел тяжело раненного Большакова. С силой прижал к себе окровавленную кудрявую голову капитана, тревожно прошептал:
— Петро, что с тобой? Слышишь, братишка, не умирай!.. Слышишь? На, возьми! — Поднял с земли автомат, взял руку друга, вложил в нее приклад.
Большаков раскрыл глаза, крепко стиснул обеими руками оружие и, превозмогая боль, процедил:
— Нет, гады, так дешево жизнь я не отдам!
Привстал из-за камня и выстрелил в приближавшегося бандита. Но силы оставили его. Автомат выпал из рук…
Майор подхватил падающего друга, осторожно опустил на камни. Большаков был мертв. Новожилов схватил автомат. Почувствовал тепло приклада, которого только что касались руки Петра, и автомат задрожал в цепких пальцах. Новожилов стрелял только по видимой цели: экономил патроны. Вскоре ему обожгло левое плечо, затем — голову. От нестерпимой боли слепли глаза, но он все еще продолжал стрелять по бандитам короткими очередями.
И вот наступил момент, когда был израсходован последний патрон. Оставалась одна лишь граната. Новожилов залег за камень.
Снова наступила тишина, тишина обманчивая, тревожная.
Старый, сжимая в руках удавку, давал последние указания:
— Не стрелять! Взять живьем! Я сам прикончу!
Серо-желтые глаза бандита загорелись мрачным огнем. Приказал выпить всем еще по чарке самогона — «для храбрости».
Тем временем Новожилов, истекая кровью, торопливо уничтожал записную книжку, рвал зубами на мелкие клочки секретные документы и, пережевывая их, сплевывал между камнями.
В руки бандитов не должна была попасть ни одна фамилия тех, кто помогал советским чекистам обезвреживать врага.
За камнем, на завале слышалось сопение. Ползут… Вот слева стукнул о камни приклад винтовки, справа что-то звякнуло. И снова — лишь сопение… Бандиты карабкались с трех сторон. В десяти шагах остановились, закричали:
— Сдавайтесь!
— Чекисты не сдаются!
Новожилов собрал остатки сил, поднялся во весь рост.
— Смерть вам, презренные шакалы! — крикнул он и, рванув кольцо гранаты, шагнул вперед.
Раздался взрыв. За ним — вопли и проклятия. На окровавленных камнях корчились в предсмертных судорогах несколько бандитов. Новожилов, смертельно раненный, упал навзничь.
Оставшиеся в живых бандеровцы, опомнившись, как черные вороны, налетели на бездыханное тело майора. Еще несколько раз выстрелили ему в затылок — они боялись его даже мертвого! Затем торопливо стащили с него сапоги, брюки. Втащили тело на камни и начали издеваться над мертвым…
Сердце чекистаОткуда-то снизу доносился звук бурлящего потока: близко река. Меняшкину мучительно хотелось пить. Хотя бы глоток! Его тянуло к воде, но тело не повиновалось. Жадно хватая воздух, он снова впадал в забытье…
«Где я? — С трудом открывая глаза, силился разглядеть что-то большое и темное, закрывшее солнце: — Неужто человек?» Меняшкин порывисто вздохнул и чуть слышно произнес:
— П-и-ить!..
Человек не подал воды, ушел. Да и был ли это человек?..
Алексей Иванович сделал усилие и перевернулся на спину. В лицо ударил солнечный луч, перед глазами поплыли желто-багровые круги, к горлу подступила тошнота. Собравшись с силами, снова лег на живот и потерял сознание…
Через некоторое время снова застонал… Поднял отяжелевшую голову и увидел в колеблющемся мареве хату. Радостно подумал: «Рядом, только руку протяни, живут люди». Пополз, оставляя за собой кровавый след. Боли уже не чувствовал. Только казалось, несет на спине осколок скалы, который при каждом движении плотнее и плотнее прижимал его к земле. Внезапно Алексей Иванович почувствовал, как его тело, набравшее было силу от нагретой солнцем земли, как-то сразу обмякло, ослабло, замерло. А в шелесте листьев раскинувшегося над ним старого граба он явственно услыхал нежный шепот: «Сыночек родной, кормилец ты наш…» Натруженная шершавая рука матери опустилась на вихрастую мальчишечью голову… Затем перед глазами поплыла широкая пыльная дорога. Он, босоногий парнишка, припав к стриженой колючей гриве, скачет на буланом коне, гонит табун в ночное… И вот уже родное село Ермиши, что на Рязанщине, с лохматыми ветлами промелькнуло мимо и осталось где-то позади…
