Остин Райт - Островитяния. Том второй
Чистая вода — прозрачна, и, кажется, нет ничего в мире проще ее, однако она — само чудо, внятное лишь немногим чувствам, невидимая в своем прохладном струении. Она утекает меж пальцев, но распаляет жажду, и все, что укрывает она своим кристальным покровом, делается оттого лишь чище и ярче…
Настал вечер. Повеяло прохладой, и все собрались в гостиной, погруженные в свои мысли, лишь изредка нарушая тишину каким-нибудь замечанием. Тем не менее все казались довольными таким несколько скучным времяпрепровождением, для меня же было достаточно видеть красоту обеих девушек и молодого человека. Стеллин и Тора недавно вернулись с дальней прогулки, и от усталости тонкое лицо юноши казалось более мужественным. Тора, несмотря на высокомерное выражение миловидного лица — лица избалованного ребенка — и на некоторую чопорность, с которой она держалась, понимая, что приехала как бы на смотрины, разрумянилась, глядела сонно и с таким видом, будто хочет, чтобы ее поцеловали.
Луна, вчера еще полная, взошла, и ее белый свет, лившийся в не завешенные окна, делал желтое пламя свечей и красноватые отсветы огня в очаге несколько искусственными. Стеллин предложил Торе прогуляться при лунном свете, взглянув также на меня и на сестру. Обе девушки закутались в накидки, и мы вышли.
Словно отлитая из серебра, луна ярко светила в небе, но поля скрывала дымка, и туман бродил между деревьев; все казалось расплывчатым, утопало в нежном белом сиянье.
Стеллин и Тора, взявшись за руки, уходили все дальше. Мы со Стеллиной остались наедине. А вот и поле, где зимой мы рубили березняк. Девушка оперлась на мою руку, и прикосновение ее пальцев было легким, как прикосновение опавшего листа, она двигалась рядом так неслышно, что казалось, будто плывет в воздухе, не касаясь земли.
— Луна! — вдруг произнесла Стеллина. Каждая черточка ее лица, бледного, восторженного, озаренного лунным светом, словно стала еще изысканнее, еще гармоничнее.
— Сказать вам, что я сейчас чувствую, Стеллина?
— Почему бы и нет, — холодно ответила она, и по тону ее я понял, что она уже привыкла выслушивать от мужчин комплименты.
— Вы так красивы. И вы так много для меня сделали.
— Что же?
Тон вопроса показался мне обнадеживающим, и я продолжал:
— Сегодня вы не стали обсуждать все «за» и «против» моего возвращения в Островитянию, но вы вновь оживили для меня ее красоту, которую я стал ощущать чуть слабее. Это ваш подарок.
— Я рада, что вам так кажется.
— Ах, вы и сами знаете это, Стеллина. Вы помогаете видеть красоту природы.
— Правда?
— Да, да. Правда!
Она слушала меня спокойно.
— Вы необычное существо, Стеллина. Вас даже нельзя назвать сестрой. Я никогда не испытывал по отношению к вам ании или апии, но…
— Достаточно и того, что я для вас — необычное существо.
— Если я вернусь… — начал я.
Мы шли все дальше. Березы встали впереди, темные и окутанные опаловой дымкой, почти достающие верхушками до ночного светила. Девушка шла так легко, что собственные мои шаги казались тяжелыми, грузными… Однако она так и не спросила, что же будет, если я вернусь.
— Если я вернусь… — повторил я.
— Вас будет ждать здесь еще один друг.
Рука Стеллины мягко направляла наши движения, и мы словно не шли, а скользили по лугу, лежавшему вокруг в кольце лунного света.
— Никогда не думал, что буду говорить с вами об этом. Вы добавляете к облику Островитянии что-то, чего ему не хватает.
— Когда вы вернетесь, вы тоже привнесете что-то новое в нашу жизнь.
Мы вошли в тень берез, и Стеллина мягко задержала меня на месте.
— Оглянитесь, посмотрите на дом, — сказала она.
Очертания дома на холме были чуть размыты, казались проще в дымке тумана, камень стен опалово светился в лунном свете, а за домом плотной, темной стеной стояли деревья…
— Вы снова сделали это, Стеллина!
— Что?
— Подарили мне красоту — красоту, дающую жизнь тысячам надежд и стремлений.
Слившиеся в темноте деревья, вдоль которых мы шли, напоминали гряду скал.
— Вы хотите чего-то еще, — сказала Стеллина. — Скажите, и, быть может, я смогу дать это вам.
Сердце мое забилось.
— Чего же я хочу, Стеллина?
— Думаю, ни поцелуи, ни прочее не принесут вам надежного утешения. Да и я могла бы подарить свою любовь только тому мужчине, в котором была бы вполне уверена — так же, как в себе… Может быть, вы хотите знать…
— Нет, Стеллина.
— Я ни к кому не испытывала настоящего желания, и ни один мужчина не обладал мною.
Мы прошли дальше, дом скрылся за небольшой возвышенностью.
— Спасибо, Стеллина.
— Вы хотите жить полной жизнью, — сказала девушка. — Подумайте хорошенько, где найти такое место.
Я почувствовал, что рука ее слегка дрожит, казалось, она с трудом подбирает слова.
— Если вы вернетесь, это будет для вас приключением, быть может рискованным… Позвольте сказать вам, что я чувствую… Если вы предпримете его не один, а с кем-нибудь, с какой-нибудь женщиной, для которой это станет таким же полным новизны великим приключением, как для вас…
— Вы хотите сказать, что если мне и следует жениться, то на американке?
И снова — эти горькие предостерегающие слова, которые мне столько раз доводилось слышать:
— …разве тогда вам не будет веселее?
— Стеллина!
— Любая из нас, — продолжала она, — все время будет чувствовать, что она — дома, все время будет как бы вашим учителем.
— Ах, друг мой! — Я крепко сжал ее узкую, тонкую ладонь.
— Что я сделала? — спросила девушка.
— Вы избавили меня от того, что так давно и долго причиняло мне боль.
— Вам говорили это и другие?
— В ином духе.
— Пойдемте обратно, — тихо, ласково произнесла Стеллина.
Я выпустил ее руку, и мы повернули к дому. Через минуту я снова почувствовал прикосновение ее руки.
— Мне хотелось бы помочь вам, — сказала Стеллина. — Если вы приедете сюда с американкой, позвольте мне навестить вас.
Мы поднимались по пологому склону, и лунный свет блестел на влажной от тумана траве. Земля под ногами была холодной. Стеллин и Тора, две стройные фигуры, рука в руке, показались впереди, возможно и не догадываясь, что мы следуем за ними.
Перед самой дверью дома они не сговариваясь, одновременно остановились и, повернувшись друг к другу, застыли лицом к лицу. Дверь растворилась, и они вошли в прямоугольник мягкого желтого света — две темные тени, мужчина и женщина.
Подойдя к тому месту, где они только что стояли, мы следом вошли в дом. На душе у каждого было покойно и радостно.
