Альберт Иванов - Мир приключений 1986
— Пусть, — сдержанно ответил он и поднялся. — Я в «Красную звезду» пошлю. Ну, пока.
— Я тоже домой, — Зина смутилась. — Обед уже…
На улицах собирали листья, набивали в мешки. Хоть и дыму от них много, а все же горят.
Про свою тетрадку с поэмой Юрка забыл от огорчения, и Зина бережно несла ее в руке.
— Зима скоро, — сказала она. — Вот тогда бы на лыжах!
— Мои на растопку пошли.
— В клубе сегодня «Чапаев».
— Сходим?
— У меня дежурство, — сразу потускнела она.
— «Дежурство»… — передразнил ее он. — А чего ж зовешь?
— А я не зову! Я просто так…
У табачного ларька стоял Чумиций со своими дружками. Они дымили цигарками и беззлобно переругивались с продавщицей, которая отказывалась отпустить им махорку без карточек.
— Поэту — с приветом! — Славка сделал дурашливый поклон.
Юрка оттолкнул его и пошел дальше.
Чумаков затянулся так, что глубоко провалились щеки.
— На, подержи. — Он сунул одному из своих окурок и зашагал за «поэтом».
Тот остановился.
— Пошли, пошли, — Зина тянула его за рукав.
— «Вы, жадною толпой стоящие у трона», — начал издалека Славка и, приблизившись, хмуро бросил Тихонову: — Разговор есть.
— А ну катись! — заверещала Зинка.
— Не смеши… — буркнул Чумаков, нагнулся, делая вид, что хочет зашнуровать ботинок, и вдруг, резко выпрямившись, заехал «поэту» кулаком в подбородок. — Это тебе за все для начала.
За спиной у Юрки стояла низенькая загородка, и он кубарем полетел в кусты. Зина кинулась к Чумицию и стала хлестать ого тетрадкой по лицу.
Он испуганно пятился и бормотал:
— Ну, ты!.. Спятила?! — И кинулся прочь.
Тихонов перемахнул через штакетник и помчался за ним.
Зина нашла своего «поэта» у базара. Он стоял возле ворот и тяжело дышал, как загнанная борзая. Нос у него был расквашен. Он задирал голову и глядел в небо, чтобы остановилась кровь. Под мышкой у него торчал оторванный рукав собственного пальто.
— Юра… — робко сказала она.
— Отойди! — рявкнул он. — Защитница тоже!
— Ах, ты так! — разозлилась она. — Так тебе и надо, косматому! Будешь знать, как с Лелей дружить!
— Я с тех пор ее не видел, — прогундосил он. — Только к школе…
Зина повернулась и пошла. Он двинулся за ней — все так же, с задранной головой:
— Ну, подожди… Чего ты?
— Пошли, — смягчилась она, — рукав пришью. Тоже мне — Пушкин!
Глава 11
Гапон никогда не мыл пол. Последний раз мыла мать. И вообще, когда она была жива, их комнатушка в бараке, даже в войну, считалась самой чистенькой. Каждую субботу мать отсылала сына в баню, а сама кипятила здоровенный чугун воды, проволочной корчеткой до бела отдраивала каждую половицу, мыла окна, заменяла вырезанные фестонами нарядные бумажные занавески, сдувала пыль с восковых цветов, протирала икону, покрывала ее свежим выглаженным полотенцем и зажигала лампаду. Глядя на этот мерцающий, чуть фиолетовый по краям огонек, Мишка дремал, засыпая, в блаженной приятности чистого белья, а мать садилась за стол и грустно пила чай.
«Про отца небось думает», — уже из дремотного далека догадывался Гапон и, плюнув на реальную действительность, крепче зажмуривал глаза и уже бежал по хрустящему песку мимо чешуйчатых сосен, продырявивших верхушками небо, и теплый ветер пузырил его рубашку, и счастье распирало грудь…
Теперь половицы были засалены, занавесок и след простыл, а икону вместе с венскими стульями порубил Гапон на разжигу.
Он ждал гостей, и встретить их надо было как положено. Вчера забежал к нему Серега и спросил, не может ли Гапон пустить квартиранта. Неожиданно обнаружился вроде бы приятель Сережкиного отца по фронту — дядя Коля. Родных у него нет — все в оккупации, а сам он инвалид, и вот ему некуда податься. Сам–то Серега жил по соседству в фабричных домах, у них было две комнаты, но народу — на целых пять: мать, три сестры, дед, жена брата с близнецами и еще кто–то. Тут он вспомнил о приятеле. Да и мать советует: все–таки человек приткнется пока, да и Гапону пофартит. Платить будут.
Нет, пол надо было мыть. Вдруг квартирант откажется, заявит: не квартира — хлев!
Мишка разулся. Вылил на пол ведро воды. Засучил штаны и, усевшись на корточки, начал тереть половицы тряпкой. Но вода почти тут же протекла сквозь щели, и лишь кое–где остались на досках крохотные лужицы.
Как раз в этот момент и заявились гости.
— Знакомьтесь: мой друг Гапон, — представил Серега хозяина пожилому мужчине в драповом полупальто. — А я побег, дела! — И исчез.
Гапон, держа в одной руке тряпку, вытер другую о штанину, но не решившись все же подать ее гостю, раскланялся.
Мужчина засмеялся. Действительно, как–то все это смешно получилось.
Растерявшийся было Мишка успокоился.
— Пол текет, холера! — неизвестно к чему сказал он и приветливо улыбнулся.
Гость скинул вещевой мешок. Поискав место посуше, поставил его у самой двери и, опираясь на клюшку, прошелся по комнате. Осмотревшись, он уселся на сундук и воззрился на хозяина, словно изучая.
Мишка, в свою очередь, бесцеремонно рассматривал будущего квартиранта.
В лице мужчины была усталость, но не та, что проходит, — он словно родился таким усталым.
— Ну, что ж, хозяин, будем знакомы. Меня можешь дядей Колей звать.
Мишка сразу догадался, что дяде Коле его каморка понравилась. Дело в шляпе!
— Будем! У меня дядьку тоже Николаем звали. Только он был короткий и лысый. — Тут он слегка замялся, не зная, как представиться посолидней: по имени или прозвищу? И, решившись, назвался не без достоинства: — Гапон.
— А почему у тебя кличка такая паршивая?
— Чего? — изумился Мишка. Он всегда гордился своим звучным прозвищем. Не то что у других: Карман, Чумиций или даже Шляпин. И вдруг на тебе!
— Гапон — это попик был такой продажный. Шкура, — пояснил квартирант и снял пальто.
— Вообще–то я Михаил. А про попа ты заливаешь? — расстроился Мишка.
— Один живешь?
— Один… Маманя под бомбежку попала, одежонку менять ездила.
— Я тоже вроде сирота. Там мои все…
— А отец у меня на фронте.
— А я вот отвоевался. — Дядя Коля постучал себе по ноге, она отозвалась деревянным звуком. — Ну, да ладно. Площадь, гляжу, у тебя подходящая, разместимся как–нибудь. Сколько с меня брать будешь?
— А я чего? Я как все. Живи.
— Пол не мой, бабье это дело. — Квартирант свернул цигарку. — Я тут договорюсь.
По коридору неожиданно разнесся топот ног, и в комнату влетели Валька с братом.
