Алистер Маклин - Когда пробьет восемь склянок
— А о чем они еще спрашивали? Что делали? — Ханслет говорил так тихо, что я услышал удаляющийся рокот мотора в то время, как прожектор перепрыгнул на каменный причал набережной, находящейся приблизительно в полумиле. — Проявили к чему-нибудь повышенный интерес?
— Они ко всему проявили повышенный интерес… Но подожди-ка, подожди! Томас больше всего заинтересовался батареями. Его поразило, что у нас имеется слишком большой запас электрической энергии.
— Вот как? Действительно? А ты помнишь, с какой легкостью наши друзья таможенники попрощались и перемахнули на свое судно?
— Ну, это они проделывали тысячи раз.
— И у обоих руки были свободны. Они ничего не несли. А ведь должны были.
— Фотокопировальный аппарат.
— Фотокопировальным аппаратом сейчас снабжены все таможенники! Чепуха! Да, но если наш приятель не делал копий, значит, он занимался чем-то другим!
Мы прошли в рулевую рубку. Ханслет взял из ящика с инструментами большой гаечный ключ и в течение минуты отвинтил винты верхней плиты, которая прикрывала радиотелеграф и радиопеленгатор. Секунд пять он смотрел на них, потом перевел взгляд на меня и наконец поставил плиту на место. Да, этими приборами нам теперь долго не придется пользоваться — это было видно с первого взгляда.
Я отвернулся и уставился в темноту. Ветер крепчал, темное море тускло поблескивало, с юго-запада мчались белые «барашки». «Файркрест» сильно качало на якорной цепи. Я чувствовал себя смертельно усталым, но упорно всматривался во мглу. Ханслет предложил мне сигарету. Курить я не хотел, но тем не менее взял. Кто знает, может быть, она мне поможет. И тут же схватил Ханслета за запястье и посмотрел на его ладонь.
— Да, да, — сказал я. — Сапожник без сапог.
— Что ты имеешь в виду?
— Поговорка, конечно, не больно подходящая, но в настоящий момент я не могу припомнить нужную. Хороший специалист пользуется только своим инструментом. Наш приятель со склонностью разбивать конденсаторы должен был об этом подумать. Не удивительно, что мышцы моей шеи судорожно сжимались всякий раз, когда Дюрран был поблизости. Где ты успел порезаться?
— Нигде.
— Я знаю, но на твоей ладони — кровавое пятно. Меня бы не удивило, если бы этот парень брал уроки у Питера Селлерса[1]. На «Нантсвилле» он говорил на южно-английском диалекте, на «Файркресте» — на северном. Интересно, сколько диалектов он сможет вытрясти из рукава или, точнее, из глотки. Я представлял его несколько полноватым, а он, оказывается, мускулистый. Ты обратил внимание, что он ни разу не снял перчатки, даже когда брал в руки стакан?
— Я самый наблюдательный человек, которого ты встречал в жизни. Ударь меня дубинкой по затылку — я это замечу! — В голосе Ханслета послышалась горечь. — Почему же они нас не пристукнули? Хотя бы тебя? Опасного свидетеля?
— Возможно, речь действительно идет о людях, намного более крутых, чем мы. Во-первых, они не могли ничего сделать, пока тут находились полицейские. Как мы решили, настоящие полицейские. В противном случае пришлось бы убрать и полицейского тоже. Но преднамеренно убить полицейского может только сумасшедший. А уж в чем в чем, а в уме этим парням не откажешь.
— Но для чего они вообще притащили с собой полицейских?
— Для солидности и для правдоподобия. Полицейские для нас вне всякого подозрения. Если среди ночи на твой корабль внезапно поднимется полицейский в форме, то ты не станешь бить его крюком по голове. А по любой другой физиономии наверняка ударишь. Особенно если у тебя совесть нечиста.
— Не исключено, хотя и спорно. Ну а вторая причина?
— Они шли на большой риск, посылая Дюррана. Его, словно приманку, бросили волку, чтобы посмотреть на реакцию. Не узнает ли его кто-нибудь из нас.
— Почему именно Дюрран?
— Я разве не рассказал? Дело в том, что там я посветил карманным фонариком ему в глаза. Лица я разглядеть не мог — так, расплывчатое белое пятно, наполовину исчезнувшее за поднятой рукой. В действительности я смотрел на его спину, назад и вниз, подыскивая подходящее место для нанесения удара. Но они этого знать не могли и поэтому хотели выяснить, узнают его или нет. Не узнали. Ибо, если бы это произошло, мы приняли бы самые решительные меры «ли потребовали у полиции, чтобы их арестовали. Ведь если мы против них, то на стороне закона. Мы этого не сделали, ничем не показали, что узнали его. Такого никто не выдержит. Я уверен, что не найдется на земле человека, который не моргнет, когда дважды за одну ночь столкнется с убийцей, чуть не прикончившим его самого. Поэтому следует считать, что непосредственная опасность миновала. Настоятельная необходимость отправить нас на тот свет отпала. Сейчас они понимают, что мы — поскольку не узнали Дюррана — вообще никого не опознали на «Нантсвилле» и не будем уведомлять Интерпол.
— Значит, мы сейчас в безопасности?
— О, Боже ты мой! Мне бы очень этого хотелось. Но подозрение…
— Но ты только что сказал…
— Не знаю, откуда у меня подобная уверенность, — сказал я раздраженно, — но тем не менее это факт. Они так тщательно исследовали корму «Файркреста», что только диву надо даваться. А осмотрев машинное отделение наполовину, вдруг потеряли к нему всякий интерес. Во всяком случае, Томас. Должно быть, он что-то обнаружил. Ты ведь видел его в салоне. Когда он осматривал носовые каюты и верхнюю палубу, ему все было до лампочки.
— Батареи?
— Нет, он удовольствовался моим объяснением. Правда, я не понимаю, откуда у меня эта уверенность. Но я прав.
— Выходит, они вернутся?
— Точно.
— В таком случае, достанем оружие.
— Не спеши. Наши друзья знают, что мы ни с кем не можем связаться. Судно с материка, которое совершает регулярные рейсы, бросает здесь якорь два раза в неделю. Оно приходило сегодня, так что теперь появится через четыре дня. Основная связь с материком прервана, а если я буду считать иначе, значит, я не вышел из дошкольного возраста. Наш передатчик выведен из строя. Если в Торбее нет почтовых голубей, скажи, какая еще существует возможность связаться с материком?
— «Шангри-Ла». — «Шангри-Ла» — судно, которое стояло на якоре рядом с нами. Эта белая, сверкающая яхта сорока ярдов в длину, похоже, сама испускала золотое сияние. — На ней наверняка имеется дорогой передатчик. Кроме того, в бухте стоят еще две или три достаточно крупные яхты, которые могут иметь на борту рацию. Остальные, видимо, снабжены только приемниками.
— Как ты думаешь, сколькими передатчиками в гавани Торбея будут пользоваться утром?
— Одним.
— Вот именно! Об остальных позаботятся наши друзья. Они будут вынуждены это сделать. Мы же не можем никого предупредить, чтобы себя не выдать.
