Том Хилленбранд - Охота за темным эликсиром. Похитители кофе
В окно кареты было видно, что они ехали вдоль Клоофграхта, трехэтажные купеческие дома на котором сияли в лучах утреннего солнца. Он неоднократно слышал, как нещадно ругается кучер. Мужчина снова выглянул в окно. Кажется, снаружи что-то происходит, это точно. На углах улиц стояли взволнованные niewspostwijven, продавщицы газет, и что-то кричали прохожим на своем певучем наречии, однако Овидайя их слов не понимал. По каналу в сторону Эя плыло больше барж, чем обычно, к каналу Кловенирбургваль бежало людей больше, чем это обычно бывало в такой час. Да, они все бежали наверх, на север, в сторону гавани. Казалось, никто не двигался в противоположную сторону, к площади Дам или Амстелю, где дела в такой час должны были быть в самом разгаре.
Чем дальше они ехали, тем напряженнее становилось движение. Овидайя слышал залпы мушкетов, сопровождаемые низким ревом орудий. Он попытался встретиться взглядом с де Греббером, который сидел напротив него, сложив руки на животе. Торговец поднял брови, словно предлагая задать ему вопрос.
– Что там происходит, сеньор? Война?
Де Греббер радостно захихикал, от чего слои жира на его теле затряслись.
– Вы здесь недавно, не так ли? Это наши суда.
– Возвратившийся флот?
– Да. Сотни кораблей, они заняли весь Эйсселмер, до самого горизонта. Груженные перцем из Малакки, фарфором из Цзиндэчжэня, красным деревом, индиго, цейлонским сахаром. Поистине величественное зрелище. В другой ситуации я с удовольствием посмотрел бы на этот спектакль, но у нас дела.
Овидайя только кивнул. Как он и предполагал, на уровне моста Бушуисслуис бричка повернула на улицу Оуде Хогстраат. Здесь находился дом Ost-Indisch-Huis, штаб-квартира компании. Спустя несколько минут бричка остановилась и возница открыл перед ними дверь. Де Греббер вышел из кареты, Овидайя последовал за ним. Штаб-квартира Ост-Индской компании представляла собой двухэтажное здание из обожженного кирпича с высокими зарешеченными окнами и крыльцом, обрамленным двумя белыми пилястрами в тосканском стиле. Снаружи здание не производило особого впечатления, однако Овидайя знал, что за фасадом скрывается одна из самых великолепных построек Амстердама. Они прошли за порог и оказались во внутреннем дворе, раз в пять превышавшем двор каторжной тюрьмы по размеру. Здесь царило сильное оживление, между отдельными частями здания сновали посыльные и начальство, лица у всех были серьезные, вероятнее всего, они были заняты тем, что подсчитывали прибыль только что прибывшего торгового флота. Де Греббер провел его в часть здания, где, если Овидайя не ошибался, заседала дирекция компании. На это указывали как минимум украшения и декорации, расставленные повсюду, словно это было в порядке вещей. Полы были мраморными, потолки украшены итальянскими фресками, на стенах висели картины, написанные маслом, на которых были изображены суда и негоцианты. Поднимаясь по наружной лестнице на второй этаж, Овидайя увидел огромный портрет Вильгельма III, висевший в противоположном конце коридора. Нидерландский статхаудер смотрел на него, и лицо его было серьезно, в правой руке он сжимал шпагу. Принц Оранский слегка украшал побеленную стену, на которой висел, на большее он вряд ли был способен. Поскольку власть – и об этом знал даже такой kromprater, то есть человек, плохо говорящий на языке страны, как Овидайя, – принадлежала не статхаудеру, не Генеральным землям и не магистрату, а тем, кто давал республике ее огромное богатство. Она принадлежала людям, суда которых как раз в нескольких сотнях метров поодаль ликованием встречали жители Амстердама.
И внезапно Овидайя Челон понял, где он уже слышал имя Конрад де Греббер. Его толстенький спутник, переводя дух, остановился перед портретом Вильгельма и поглядел на Овидайю, остановившегося как вкопанный посреди лестницы.
– Прошу вас, господин, поторопитесь. Мой отец не тот человек, которого можно заставлять ждать.
– Ваш отец. Ваш отец – один из семнадцати директоров.
– Верно. Итак?
Овидайя кивнул и пошел дальше. De Heeren XVII. The Lords Seventeen. Le Conseil des Dix-Sept. На каком бы языке это ни говорилось, слова звучали почти мистически. Те самые Семнадцать, составлявшие совет компании, были самыми могущественными людьми в Голландии. Ресурсы их были практически безграничны, по их приказу поднимались и падали не только торговцы и купцы, но и принцы и короли.
Казалось, верхний этаж штаб-квартиры Ост-Индской компании обставлен еще роскошнее, чем нижний, если это вообще было возможно. Они шли мимо различных драгоценностей, привезенных из-за моря: индийской мебели с золотой инкрустацией, дорогих китайских ваз, персидских настенных ковров. Де Греббер направился к двери в конце коридора. Она была сделана из эбенового дерева, на ней красовалась золотая цифра XVII. Купец вошел без стука. Они оказались в большой комнате, которая хотя и была внушительной, по сравнению с остальными частями штаб-квартиры компании казалась обставленной несколько скудно. На стенах висели карты Батавии и Японии в рамках, перед камином из зеленого мрамора стоял накрытый такой же зеленой скатертью длинный стол с семнадцатью стульями вокруг него.
Де Греббер произнес:
– Ждите здесь. Сейчас он к вам присоединится.
Затем развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Овидайя стоял не шевелясь. Казалось, за ним никто не наблюдает. Сбежать было бы легче всего, однако ничего подобного он делать не стал. Вместо этого он принялся осматриваться и остановился перед вставленными в рамки картами. На них были изображены все Нидерланды полностью, на севере – семь провинций Генеральных штатов, а также присоединенные Генеральные земли, на юге – области, принадлежащие Испанской короне. И надо всем этим красовался силуэт льва, Leo Belgicus[10].
Дверь открылась, и Овидайя обернулся. В комнату вошел мужчина. Конраду де Гребберу было за пятьдесят, и он был значительно стройнее своего сына, который был раза в два его моложе. Одевался он как и большинство богатых голландцев, и, хотя Овидайя уже некоторое время жил в Амстердаме, он и на этот раз едва сумел сдержать улыбку. Де Греббер пытался выглядеть как кальвинистская церковная мышь и самым потрясающим образом терпел в этом поражение. Его белая рубашка и черные одежды простого покроя должны были свидетельствовать о смирении. Однако сюртук и брюки были при этом из самого лучшего лионского бархата, рубашка была вся в кружевах. Вероятно, эти вещи стоили дороже всего гардероба, который был у Овидайи в его лучшие времена. Однако для жителей Амстердама наряд де Греббера наверняка сошел бы за образец протестантской сдержанности. Но горе тому, кто наденет пару серебряных колец или броский парик: тогда уличные мальчишки станут кричать о таком человеке, что он pronker, то есть франт.
