Дмитрий Чевычелов - Остров на карте не обозначен
Хенке заинтересованно посмотрел на Борщенко.
— А как его звать? — спросил он Шакуна.
— Имя у него было Павел. Фамилию забыл. В Киеве его прозвали Черным вороном…
Заинтригованный Хенке сделал знак конвоирам, и они вышли.
— Зитц маль! — пригласил гестаповец.
— Садись, Павел! — перевел Шакун.
— Ви хает ду ауф дизер шифф бештейген? [1]
Борщенко молча в упор рассматривал гестаповца.
— Он, господин оберштурмфюрер, кроме русского, ни к какому языку не приучен, — пояснил Шакун. — А на советское судно попал специально… Он — бывший моряк. Его забрали тогда из Киева для отправки в тыл к коммунистам. На флот. По заданию…
— По какому заданию? — заинтересовался Хенке… — Это важно. Спроси у него.
— Павел, ты по какому заданию очутился на судне?
— По особому, — выдавил Борщенко, соображая, как вести себя дальше, и решив не выдавать свое знание немецкого языка.
— Спроси у него, Шакун, в чем состояло это задание?
— Павел, оберштурмфюрер интересуется, какое это было задание?
— Я не могу отвечать на этот вопрос! — твердо сказал Борщенко, понемногу приходя в себя и решая использовать роль, так неожиданно ему навязанную. — Скажи, что не могу об этом говорить!
— Он не может говорить! — коротко перевел Шакун. — Особое задание, господин оберштурмфюрер…
Хенке понимающе кивнул и задумался, внимательно разглядывая богатырскую фигуру Борщенко.
Воспользовавшись паузой, Шакун спросил:
— А что это у тебя, Павел, голос вроде изменился? И слова стал растягивать?
— Контузило меня, — нашелся Борщенко.
— Аа-а-а, — удивился Шакун. — Кто же это тебя? Свои или чужие?
— Свои, — продолжал сочинять Борщенко, не представляя, кого Шакун понимает под своими, кого под чужими.
В разговор снова вступил Хенке:
— Спроси его, Шакун, куда направлялось судно?
Борщенко отвечал осторожно и не сразу, пользуясь временем, которое занимал Шакун на переводы.
— Куда направлялось судно — неизвестно. Никто из команды этого не знал.
— А капитан?
— И капитан не знал.
— А это точно? Шакун, повтори вопрос!
— Абсолютно точно! — уверенно подтвердил Борщенко. — Мы следовали по курсу, который постепенно менялся сопровождавшим нас сторожевым кораблем.
— Ага… Так… Похоже — искали новый, обходной путь в Англию? Спроси, Шакун, он давно знает капитана?
— С ним я в первом рейсе.
— А команду?
— Команда вся новая, сборная. Я знаю людей только по фамилиям. Они сами только познакомились…
— Гм-м… — Хенке опять задумался. — Вероятно, так подобрали команду нарочно… На случай, если она попадет в плен…
— Очень вероятно! — подхватил Борщенко. — Поэтому и мне удалось к ним попасть…
— Знаешь ли ты, кто из команды коммунист?
— Было два. Оба погибли во время взрыва.
— А капитан?
— Он беспартийный.
— Как это может быть? — Хенке недоверчиво посмотрел на Борщенко.
Тот невозмутимо продолжал:
— Он старик. Был капитаном при царе. Поэтому беспартийный.
Гестаповец озадаченно потер нос.
— Ага… Может быть, поэтому капитану и не доверяли маршрут судна… Так, так… Спроси, Шакун, хорошо ли он знает Рынина?
— Знаю недавно. Только с этого рейса.
— А капитан?
— До встречи на судне и он Рынина никогда не встречал.
— Правда ли, что Рынин числился на судне врачом и каждому из команды вырвал по одному зубу? — продолжал допытываться Хенке.
Потрясенный нелепостью вопроса, Борщенко с трудом сохранил спокойствие.
— Этого не было! — коротко ответил он.
— А у него была коробка с человеческими черепами?
— На судне не было ни одного черепа! — твердо отрубил Борщенко.
— Этот Старик боцман все наврал! — сердито бросил Хенке и приказал: — Спроси, Шакун, все ли на судне были здоровы?
Пока Шакун переводил, Борщенко лихорадочно соображал: «Неужели Кузьмич нагородил о Рынине всю эту ахинею из желания запутать гестаповцев? Но так он может закопать Рынина в могилу…»
— На судне все были здоровы! — четко ответил Борщенко, а затем, как бы сомневаясь, неуверенно добавил: — Иногда только старый боцман заговаривался… Но это у него быстро проходило. Вообще он здоров…
— Ага! — довольно воскликнул Хенке. — Я сразу раскусил, что старик заговаривается. Но тут его быстро приведут к разуму!.. Спроси, Шакун, известно ли ему, не занимался ли доктор Рынин каким-нибудь строительством?
— Об этом на судне никаких разговоров не было.
Гестаповец разочарованно поджал губы.
— Жаль. Тебе это надо бы знать.
— Мне это было ни к чему.
— Ну ладно. О Рынине мы еще выясним…
Гестаповец задумался: «А этот агент с судна как будто ценный тип. Сразу пролил свет на неудачи сегодняшних допросов…»
— Спроси, Шакун, как он хочет; вернуться под конвоем в камеру, как бы с допроса, или остаться с нами?
— Павел! Как тебе лучше: остаться у нас или вернуться под конвоем туда?
— Мне надо туда! Мне надо быть там!
— Он должен быть там! — перевел Шакун.
— А зачем ему надо туда? — продолжал спрашивать Хенке.
— Павел, за каким чертом тебе туда нужно?
— У меня там есть свои люди… — объяснил Борщенко.
— И много? — спросил Хенке, выслушав Шакуна.
— Трое! — продолжал импровизировать Борщенко.
— Ага, это хорошо. Вернись туда и дай им задание срочно выявить, кто из русских работал на строительстве метро… Заодно пусть заметят и тех, кто работал в шахтах… Понял?
— Чего здесь непонятного? Все ясно! — подтвердил Борщенко. — В Москве и Ленинграде — на метро; в Донбассе и Кузбассе — на шахтах. Яснее ясного!
— Ну, вот и хорошо! А теперь, Шакун, можешь пройти с ним в буфет и угостить хорошенько… Потом пусть его доставят обратно в камеру под конвоем, как всех… Мы его через три дня вызовем… Будет работать у нас!
5
Шакун и Борщенко уединились в буфете. Перед ними стояли еда и вино.
Шакун мало ел, время от времени потирая распухшую скулу, и много пил не пьянея — и говорил, говорил…
— Угощайся! Ты, кажется, любил пожрать!.. Я тут на хорошем счету… И заработок приличный… Но в команде охранников из наших я один! Хорошо, что теперь вместе будем… А то — язык наломал: не с кем душу отвести по-русски… С пленными не разговоришься… Того и гляди — прихлопнут…
— А что здесь такое? — спросил Борщенко.
— Ты разве не знаешь?
— Откуда мне знать. Я ведь попал сюда этой ночью и случайно…
