Ульмас Умарбеков - Приключения 1972—1973
— Разве тебя тоже мучили, а, Натан?
— А как же! Просят деньги, золото. Откуда возьму? Беден я, пятеро детей у меня, с женой вместе шесть, все кушать просят. Революция нам счастье дала…
— Зачем пришел, Натан? — прервал его Джура.
— Товарищ начальник! Не говорите обо мне разбойнику, зарежет ведь, зарежет, а я тоже человек!
— В тюрьме он, как зарежет?
— Не знаете его, товарищ начальник, сущий шайтан. Убежит.
— Это от меня-то, Натан? — удивился Джура.
— Простите, товарищ начальник, вы великий человек! Но сбежит он и от вас.
— Ураз сам сдался. Мы не ловили, — сказал я.
— Ураз? Сам? Басмач сам сдался? — не поверил Натан. — Не смейтесь надо мной, бедным, товарищ начальник.
— Правда, Натан, — подтвердил Джура. — Не веришь — спроси у него самого.
Щеки Натана порозовели.
— Ах, товарищ начальник! Вы великий человек, я маленький человек, Ураз тоже человек, наверное, кушать хочет. Разрешите, обед принесу, товарищ начальник, Ураз хворый, он плов любит.
Джура рассмеялся.
— Ладно, неси.
Натан поклонился и, пятясь, вышел из комнаты.
— И ты предлагал его арестовать, а? — насмешливо упрекнул меня Джура. — Таких, как он, много, надо привлечь их, постепенно перетянуть к нам, на нашу сторону. Тогда тоже, как Ураз, плов кушать будем, поэт…
Вошел солдат-конвоир.
— Товарищ Саидов, тот вас спрашивает…
— Кто тот?
— Да этот… басмач. Я говорю: «Спит, нельзя будить, ночь не спал, тебя, головореза, ловил». А он все свое талдычит и ругается еще: мол, важное сообщить хочу, зови скорее…
Джура вышел с конвойным, скоро вернулся, бросил мне с порога:
— Вставай, браток, найди Зубова скорее, а я еще с Уразом побеседую…
Начальника милиции я нашел у амбара — провожал в Тангатапды последнюю арбу с пшеницей. Джура уже ждал нас в кабинете Зубова.
— Басмачи готовят нападение на продотряд, идущий в Чадак, — встретил он нас новостью.
— Откуда сведения?
— Ураз сказал. В пятницу обоз должен выйти из Коканда. У Чадака — засада Худайберды.
— Османов! — позвал Зубов.
Вошел конвоир.
— Приведи Ураза… А не врет он, Джура?
— Верю ему.
— Уж очень многим ты веришь… Как бы не вышло нам боком!
— Послушайте лучше, что он предлагает. «Отпустите меня, — говорит, — я приведу Вам тех, что в засаде. Старший — уйгур, Абдуллой зовут. Не ладит с Худайберды».
Конвоир ввел Ураза. Теперь он не прятал, как утром, взгляд, держался смелее. «Решился», — подумал я.
— Не обманываешь нас, Ураз?
— Не люблю обманывать,
— Сколько их будет в засаде?
— У Абдуллы двадцать человек. Пойдет он — пойдут все.
— Как узнал, что продотряд выйдет в пятницу?
— Худайберды сказал. В Коканде его человек есть. Большой человек. Я раз видел, угощал eгo Худайберды. Но имени и кто такой, не знаю.
— Бежать хочешь, а, Ураз?
— Жить хочу, — глухо молвил Ураз и опустил голову. Потом добавил: — Отпустите — всех их приведу сюда. Только есть условие.
— Какое?
— Не сажайте их. Ведь вышел такой приказ, слыхал .
— Османов! — распорядился Зубов. — Уведи.
Конвойный вывел Ураза.
— Ну, Джура, что делать будем?
— Разреши Костя!
— Сбежит — потом волосы на себе рвать будем.
— И все-таки разреши. Я с группой пойду в Чадак; если Ураз не приведет людей Абдуллы, тронемся в Коканд, навстречу продотряду.
— Хорошо, — подумав, согласился, наконец Зубов. — Только с Кокандом связаться надо будет, пусть отряд укрепят.
Конвоир привел Ураза.
— Отпускаем тебя, — сказал Зубов. — Но если, обманешь, найду и пристрелку помни!
Ураз улыбнулся, оскалил зубы.
Когда он в конюшне седлал хромоногую клячу, мне стало жаль его. Отпускаем на волю, а коня что ж, отобрали? Я кивком показал Уразу; можешь взять своего гнедого. Ураз обрадовался:
— Брат, если будет: все хорошо, сам найду для тебя коня. А этого жеребца я и Худайберды не уступил. Тоскует он без меня… — И, выехав уже на улицу, обернулся и крикнул мне: — Эй, милиция! Большое дело сделал! Не забуду твою доброту. Ураз еще покажет себя, да!
И погнал коня.
Но не получилось так, как хотел Ураз, как хотел Джура. То, что произошло в Чадаке, свинцовой тяжестью легло на мою душу.
Когда мы с Джурой и с нами отряд милиционеров вошли в Чадак, мы увидели у крайних домов двадцать один труп. Двадцать басмачей лежали, расстрелянные, и с ними Ураз.
Случилось это так: узнав от Зубова о предполагавшейся засаде, член Кокандского ревкома Саидхан Мухтаров лично возглавил продотряд. Когда они подошли к Чадаку, навстречу вышел Ураз. «Двадцать джигитов Худайберды согласны сдаться красным, Зубов знает, а Джура-милиция уже выехал сюда с отрядом принять пленных», — вот что сказал Ураз Мухтарову. Мухтаров распорядился, чтобы басмачи вышли и сдали ему оружие и коней. Басмачи согласились. Как Ураз уговорил их сдаться — никто уже не расскажет. Когда басмачи остались без оружия, Мухтаров приказал связать их; связали и Ураза.
— Что ты делаешь! — возмутился Ураз. — Мы же добровольно перешли к вам!..
В ответ Мухтаров хлестнул его нагайкой по лицу.
И тут только Ураз узнал в нем человека, которого угощал Худайберды. Но было поздно…
Обо всем этом услышал я через шесть лет, когда Мухтарова нашли и арестовали.
А мы — мы опоздали на час. Боясь разоблачения, Мухтаров расстрелял всех пленных.
Это была настоящая беда. И те басмачи, что колебались и могли бы уйти от Худайберды, теперь становились нашими заклятыми врагами.
— Ты предатель! — кричал Джура в лицо Мухтарову. — Судить тебя будут, я добьюсь!
— Попробуй! — равнодушно отвечал Мухтаров. — Попробуй, но что это даст? Правильно я сделал! Они хитростью хотели взять нас, но мы их опередили. А кто поверит тебе, полумулле, двадцать лет жил где-то в чужой земле, неизвестно чем занимался, а потом втерся в ряды большевиков!
Джура побелел от гнева.
— Возвращайтесь и передайте Зубову, что Кокандский ревком выражает вам благодарность за своевременную помощь… — распорядился Мухтаров.
Жители кишлака помогли нам похоронить убитых. Потом мы молча двинулись к Алмалыку, но, едва отъехали, Джура заставил меня вернуться:
— Стой! Надо забрать у них коня Ураза! Догони их!
Мухтаров не стал спорить, отдал гнедого.
Когда я вернулся к своим, Джура глянул на осиротевшего жеребца и сказал только:
— Хороший человек был Ураз. Те джигиты тоже стали бы хорошими людьми… — И больше до самого Алмалыка не проронил ни слова.
На следующий день я увидел — Джура собирается в дорогу. Еще прежде Зубов составил и отослал в Ташкент рапорт, где обвинял Мухтарова в убийстве басмачей, согласных сдаться властям.
