Густав Эмар - Сурикэ
— Бутондор, генерал.
— Бутондор, разжалуйте подсудимого; он более не достоин носить военный мундир.
— Благодарю вас, генерал, за себя и за моих товарищей.
Бутондор через голову снял с графа офицерскую шпагу, ударил его шпагой по бедрам и переломил клинок; потом сорвал эполеты и ударил ими преступника по щекам.
Негодяй испустил крик ярости.
— Вот шпага изменника, — говорил солдат, — вот эполеты изменника.
Срывая с него одну пуговицу за другой, он продолжал повторять те же слова.
Дошла очередь до шляпы; моряк сорвал кокарду, опять ударив ею графа по щекам, потом ударом приклада по бедрам заставил его упасть на колени и сказал:
— Армия по примеру дворянства выбрасывает из своей среды этого жалкого изменника.
— Готовьтесь отправиться в Квебек, где вас повесят в присутствии всей армии и всего населения, которое вы так бессовестно продали.
Тареа и Шарль Лебо встали и просили права слова.
— Говорите, господа, — сказал генерал.
— Генерал, — сказал Шарль Лебо, — сагамор гуронов и я имеем обратиться к вам с одной и той же просьбой, позволите ли вы мне говорить за себя и за моего друга?
— Конечно, — отвечал генерал, — я даже думаю, что так будет лучше; прошу вас, говорите, г-н Лебо, я вас слушаю.
— Генерал, — сказал Сурикэ, — в Канаде существует обычай, по которому всякий пленник составляет собственность того, кто его захватил в плен; обычай этот прочно установился и касается, главным образом, всех краснокожих и лесных охотников; до сих пор их привилегии еще никогда не были нарушены.
— Они не будут нарушены и теперь, г-н Лебо, — любезно отвечал генерал.
— Знаю, генерал.
— Так вы требуете выполнения одной из этих привилегий?
— Так точно, генерал.
— Потрудитесь мне напомнить, в чем дело.
— Подсудимый был арестован в ночь с 12-го на 13-е сентября, посреди неприятельской армии.
— Это мне известно.
— Но, может быть, вы забыли или не знаете, кому удалось арестовать изменника.
— Постойте, не вам ли, г-н Лебо?
— Да, генерал, но я был не один; меня сопровождали три известных вам лесных охотника, они здесь, и человек двадцать гуронских воинов под начальством сагамора Тареа.
— Все это совершенно верно; следовательно, вы требуете исполнения вашей привилегии.
— Да, генерал, — отвечал охотник. Генерал, по-видимому, был в раздумье.
— Человек этот приговорен к смерти военным советом.
— Он будет казнен сегодня же, генерал.
— И ничего не выиграет от перемены, — сказал Мишель Белюмер, который любил всюду немного сунуть свой нос, — краснокожие страшно против него настроены и намерены обойтись с ним по его заслугам.
— Мне необходимо тотчас же отправиться в Квебек.
— Приговор будет немедленно приведен в исполнение, — возразил охотник. — В чем должна состоять казнь, я не знаю; краснокожим принадлежит право определить ее.
— Он в хороших руках, — прибавил со смехом Белюмер.
— Я не могу нарушить ваши привилегии, г-н Лебо; делайте с этим человеком что хотите.
Тареа дал знак; четыре воина схватили экс-графа и связали его.
— Я приговорен к повешению, — кричал несчастный, — никто не имеет права изменять род казни.
— Негодяй — трус, как все шпионы, — с отвращением произнес генерал, — он испугался физических мук.
Несмотря на крики и проклятия изменника, гуроны потащили его за собой, и долго еще слышались его яростные вопли.
Генерал принял приглашение на обед, с которым к нему обратился граф де Меренвиль.
Марта не могла скрыть сильнейшей радости при виде своего жениха, украшенного крестом св. Людовика.
— Ну, поцелуй же его, — добродушно сказал граф, — и поблагодари генерала.
— О! С величайшим удовольствием, — сказала она, подставив лоб главнокомандующему, до которого тот коснулся губами.
Потом она бросилась в объятия жениха, смеясь и плача в одно и то же время. Сели за стол.
— Признаюсь, — сказал генерал Шарлю Лебо, — я вам весьма благодарен: вы избавили меня от крайне тяжелой обязанности.
— Я подумал, генерал, что вам будет неприятно, чтобы не сказать больше, везти этого человека в Квебек и вешать его в присутствии всего населения и армии; всегда следует избегать подобных зрелищ для народа; разумеется, вы ничего не имеете против того, чтобы избавиться от исполнения такого тяжелого служебного долга.
— Без сомнения, я думал об этом почти с ужасом.
— Я перебрал все мои адвокатские ресурсы, ища, чем бы вам помочь, и наконец нашел, но благодаря Тареа.
— Я вижу, вы будете моим другом, как были другом покойного генерала, о котором мы не перестаем сожалеть.
— Верьте в мою давнишнюю преданность, генерал.
— Благодарю вас, — отвечал генерал, пожимая ему руку, — надеюсь, вы скоро вернетесь в Квебек; вы так необходимы.
— Как только мы окончим дело, которое нас здесь задерживает, мы опять к вашим услугам, генерал.
— Хорошо; помните, вы дали слово, — сказал главнокомандующий.
— Вы можете положиться на мое слово, генерал. Через час главнокомандующий выехал из селения, где оставлял одних друзей; Тареа дал ему проводниками четырех надежных воинов.
Незадолго до полудня в зале совета собралось многочисленное общество.
На этот раз присутствовали две дамы: Свет Лесов и Марта де Прэль; они сели поодаль. Напротив них поместились Мрачный Взгляд, капитан Лебо и Жак Дусе.
Капитан Лебо так изменился, что его трудно было узнать: в один час он постарел на двадцать лет; он выходил из себя от отчаяния, видя, что его жертва ускользнула из его когтей.
Шарль Лебо председательствовал на собрании, по правую руку его сидел Тареа, по левую — Бесследный, потом Мишель Белюмер и, наконец, по праву старшинства и заслугам главные гуронские вожди, составлявшие великий совет гуронского племени; они расположились кругом специально выкопанной ямы, посреди которой горел священный огонь совета.
Тареа встал и вежливо поклонился охотникам,
— Приветствую моих братьев, посетивших наше селение; они будут присутствовать при великом и справедливом суде; мы будем судить бледнолицего, и, для того чтобы наш суд не был пристрастен, приглашаю вас, бледнолицые братья, призываем вас соединиться с нами в этом совете; мы предложили разделить с нами председательство Сурикэ, самому любимому и самому справедливому из всех бледнолицых, населяющих высокие и низкие страны. Хорошо ли я говорил, могущественные наши гости?
Тареа поклонился и сел на свое место. Согласно индейскому этикету, Сурикэ подождал несколько минут, потом встал и отвечал следующее:
— Сагамор и главный вождь грозного племени гуронов, благодарю вас от себя и от имени моих братьев; пленник этот принадлежит вам; но по своему беспристрастию вы поняли, что справедливость требует, чтобы этот бледнолицый, отвергнутый своим народом, судился нами, так как мы должны покарать его за несколько преступлений, до которых нет дела белым судьям.
