Анатолий Ромов - Поединок. Выпуск 17
Внезапно, пока он шел по следу, ему стало казаться, что он больше уже не он сам, а кто-то другой — Враг, притаившийся в центре паутины, присутствие которого он смутно ощущал. Вот Враг выпрыгнул и схватил его. Все было так, словно он сам звонил в магазин стройматериалов и заказывал цемент: «Не останавливайтесь около дома, меня не будет», — словно в эту самую минуту он сам толкал тачку, груженную мешками с цементом, старательно обозначая свой след, ломая вишневую веточку, пригибая травы, следя, чтобы струйка цемента сыпалась из прорванного мешка. Иллюзия была сильна, как само прикосновение к резиновым ручкам тачки, горячим и липким.
«Прекрати!» — приказал он себе.
Задняя стена мастерской замаячила перед ним. Он так редко бывал здесь, что амбар, увиденный с тыла, показался ему незнакомым — какое-то здание, не имеющее отношения к его жизни. Окна в задней стене блестели на солнце. Внизу массивные деревянные двери, покосившиеся на осевших петлях, вели в старый коровник.
Предательски четкий след слегка изгибался влево — к покосившимся дверям. Не обращая внимания на след, — какой смысл дальше придерживаться его — подбежал к дверям. Ржавый замок висел на засове. Он сорвал его и, схватив одну из створок, с усилием распахнул дверь. После яркого солнечного блеска, внутри было темно, как в склепе. Он постоял на пороге, вдыхая влажный запах заброшенности и гниения. Увидел старый холодильник, к которому были прислонены Линдины садовые инструменты и пластиковый шланг, свернутый около водопроводного крана. За ним виднелись деревянные стойла по обеим боковым стенкам. Старое сено валялось на плотном земляном полу. Что-то светлое привлекло его внимание. Что-то торчавшее изнутри одного из стойл. Рукоятка тачки?
Он вбежал в полумрак. Да, там, в стойле, стояла его старая тачка. Она была опрокинута набок и внутри вымазана цементом… И он медленно, тщательно стал осматривать стойла — одно, другое, третье…
То, что искал, он нашел в последнем стойле справа. Пол в нем был не из затвердевшей глины, как в других, а из затертого вровень с поверхностью цемента. Почти во все стойло сверху были навалены дрова. Он не стал и пытаться вспоминать, как тут все выглядело раньше. Несмотря на разбросанные вокруг лохмотья коры, одного взгляда на цемент было достаточно, чтобы увидеть он совершенно свежий.
И пока он стоял, уставившись под ноги, чувствуя себя таким же мертвым, как то, что несомненно находилось там, под цементом, он вдруг услышал нечто, нарушавшее тишину, — какой-то шелест, сухой, едва слышный порывистый звук, похожий на шорох мышиных лапок.
Он взглянул на окно над кучей дров. Оно было закопченное и все затянутое грязно-серой паутиной. На окне — множество желтых бабочек. Некоторые бились об оконную раму. Одни попались в паутину и судорожно трепыхали крылышками, другие, мертвые, валялись на подоконнике, окутанные серым шелком паутины. От каких-то остались лишь кусочек желтого крылышка, черный усик, жесткие ободранные тельца с членистыми мохнатыми ножками, болтающимися в воздухе.
Его затошнило.
Он выбежал из коровника и поспешил в дом. Пересекая лужайку, услышал три коротких телефонных звоночка.
XVЗвонок телефона был так же ужасен, как то, что осталось там, в коровнике. Телефон относился к тому же миру, который неистовствовал, чтобы схватить его. То, что находилось там, в коровнике, было окончательным, проклятым «доказательством» его вины. Концы сети соединились.
С сильно бьющимся сердцем стоял он в кухне. Телефон все еще издавал короткие настойчивые звонки. Перестанет, говорил он себе, сейчас перестанет. Потом остаток чувства самосохранения предостерег его: если ты не откликнешься, они могут явиться сюда. А когда они явятся, они пойдут в коровник. Ответь. Ты ничего не потеряешь, если ответишь.
— Джон? — это была Вики. Он узнал ее, и путаница в мыслях кое-как улеглась. — Это вы? Слава богу. Я звоню уже больше десяти минут. Быстрее! Они поехали, чтобы схватить вас. Не полиция. Стив и все прочие. Вся деревня. Я звоню из магазина. Я видела в окно, как съезжались машины. Уже минут пять, как они уехали. Вот-вот появятся… Джон, вам нельзя там оставаться. Приезжайте к нам. Сейчас же! Я еду домой. Если вы будете со мной, им придется успокоиться. Они… Джон, вы меня слышите?
Он смотрел на дорогу сквозь тонкие нейлоновые занавески гостиной.
— Да, Вики, я слушаю.
— Это из-за полиции. Они позвонили Стиву. На джинсах обнаружили кровь и следы цемента, а из какого-то магазина в Питсфилде сообщили, что вы купили мешки с цементом. Вы замуровали ее в погребе, — вот что они твердят. Они взяли с собой ломы и лопаты и…
Тут он услышал шум машин. Может быть, он слышал его и раньше, — как слабое осиное гудение, раздававшееся, казалось, у него в голове. Но тут сомнений уже не оставалось. Гул становился все громче. Скрипнули тормоза — они проезжают поворот около моста.
Кошмар снова надвинулся на него. Реальным оставался лишь голос Вики. Ничего не чувствуя, он сказал:
— Спасибо, Вики. Я приеду.
— Скорее!
Он положил трубку. Внизу на дороге раздался автомобильный гудок, его подхватил другой, третий, пока они не слились в сплошной рев. На мгновение им полностью овладел страх, парализовал, лишил способности действовать. Он только бессмысленно вертел головой, стараясь избавиться от рева гудков. До машины ему не добраться. Значит, ничего сделать нельзя. Придется остаться. Все было, как в том сне.
Первая машина блеснула на дороге за кустами. Это встряхнуло его. Бежать через лес — к Вики!
Это была не мысль, а скорее инстинкт. Добраться до Кэри. Казалось, другой цели не было в жизни. А что потом — не имеет значения.
Когда он бежал через яблоневый сад к заросшему склону, ведущему в лес, позади него на дороге раздался пронзительный вопль. Только тогда он догадался, что, пересекая лужайку, обнаружил себя — его заметили не из первой машины, а из тех, что в хвосте. Берег там опускался, и не было ни кустов, ни деревьев, чтобы заслонить его.
За первым криком раздался второй. Гудки замолчали. Ему было слышно, как захлопали дверцы машин…
Он не оглядывался. Увидеть маленькие темные точки, бегущие через луг за ним, значило вернуться к паническому страху, сделать реальным тот сон, которого он больше всего боялся, — сон об охотниках и преследуемом.
Но это и был тот самый сон. Солнечный свет казался желтее настоящего. Листья, травы, бабочки — все, что он видел, пролетая через заросший луг, было пугающе ярким, будто он никогда раньше этого не встречал, а сейчас смотрит глазами раз в десять более зоркими, чем человеческие.
