Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2
– Необходима очень серьезная причина, сестра моя, чтобы такая добрая женщина, как вы, прогнала и обесчестила не только эту девушку, но и всю ее семью. Вы знаете, что город внимательно наблюдает за поведением придворных дам. Уволить фрейлину – значит обвинить ее в преступлении или в серьезном проступке. Какое же преступление, какой проступок совершила мадемуазель де Лавальер?
– Раз вы берете на себя роль покровителя мадемуазель де Лавальер, холодно произнесла принцесса, – я дам вам объяснение, хотя имею право никому не давать его.
– Даже королю? – гневно вскричал Людовик.
– Вы назвали меня вашей сестрой, – напомнила принцесса, – и я у себя дома.
– Все равно! – ответил Людовик, устыдившись своего порыва. – Ни вы, принцесса, и никто в моем королевстве не вправе отказаться от объяснений, если я их требую.
– Если вы так ставите вопрос, – сказала принцесса с глухим гневом, мне остается только повиноваться вашему величеству и замолчать.
– Не будем играть словами.
– Покровительство, которое вы оказываете мадемуазель де Лавальер, заставляет меня относиться к ней почтительно.
– Повторяю, не будем играть словами. Вы знаете, что я глава французского дворянства и должен охранять честь всех дворянских семей. Вы прогоняете мадемуазель де Лавальер или другую фрейлину…
Принцесса пожала плечами.
– Или, повторяю, другую фрейлину, – продолжал король, – и своим поступком позорите ее, поэтому я прошу у вас объяснения, чтобы утвердить или опротестовать ваш приговор.
– Опротестовать мой приговор? – надменно воскликнула принцесса. Как! Если я прогнала одну из своих служанок, то вы прикажете мне принять ее обратно?
Король промолчал.
– Это было бы не только превышением власти, государь; это было бы неприлично.
– Принцесса!
– Да, если бы я не возмутилась против такого попирания моего достоинства, я не была бы принцессой вашей крови, дочерью короля; я опустилась бы ниже выгнанной мною служанки.
Король в бешенстве вскочил.
– У вас нет сердца, принцесса, – вскричал он. – Если вы так поступаете со мной, позвольте и мне поступить с вами сурово.
Иногда шальная пуля меняет исход сражения. Эти неумышленно сорвавшиеся у короля слова поразили принцессу и на мгновение поколебали ее: она испугалась, как бы ее не постигла опала.
– Объяснитесь, пожалуйста, государь, – попросила она.
– Я вас спрашиваю, принцесса, в чем провинилась мадемуазель де Лавальер?
– Она большая интриганка; из-за нее дрались на дуэли два друга, она вызвала о себе самые неблаговидные толки, так что весь двор хмурит брови при одном звуке ее имени.
– Лавальер? – спросил король.
– Под ее кроткой и лицемерной внешностью, – продолжала принцесса, скрывается хитрая и злобная душа.
– У Лавальер?
– Вы легко можете впасть в заблуждение, государь, но я хорошо ее знаю: она способна посеять вражду между ближайшими родственниками, между самыми близкими друзьями. Видите, она уже сеет раздор между нами.
– Уверяю вас… – начал король.
– Государь, ведь мы жили в добром согласии, а своими доносами, своими коварными жалобами она поселила в вашем величестве нерасположение ко мне.
– Клянусь, – сказал король, – что с ее губ ни разу не сорвалось недоброго слова; клянусь, что даже при виде моего гнева она умоляла меня никому не мстить; клянусь, что у вас нет более преданного и почтительного друга, чем она.
– Друга? – произнесла принцесса с выражением величайшего презрения.
– Берегитесь, принцесса, – остановил ее король, – вы забываете о моем отношении к Лавальер; с этого момента все уравнивается. Мадемуазель де Лавальер будет тем, чем я захочу ее сделать, и завтра же, если мне вздумается, она взойдет на трон.
– Все же она не рождена на нем; вы можете устроить ее будущее, но не властны изменить ее прошлое.
– Принцесса, я был с вами очень сдержан и очень вежлив. Не заставляйте меня вспомнить, что я король.
– Государь, вы мне сказали это уже два раза. И я имела честь ответить вам, что я – в вашей власти.
– В таком случае согласны вы оказать мне любезность и снова взять к себе мадемуазель де Лавальер?
– Зачем, государь? Ведь у вас есть трон, который вы можете ей дать. Я слишком ничтожна, чтобы покровительствовать такой могущественной особе.
– Довольно злобы и презрения! Окажите мне милость ради меня.
– Никогда!
– Вы принуждаете меня начать войну в собственной семье?
– У меня тоже есть семья, и я найду у нее приют.
– Что это – угроза? Вы забылись до такой степени? Неужели вы думаете, что, если дело дойдет до разрыва, ваши родственники окажут вам поддержку?
– Надеюсь, государь, что вы не принудите меня к поступкам, которые были бы недостойны моего положения.
– Я надеялся, что вы вспомните нашу дружбу и будете обращаться со мной, как с братом.
Принцесса на мгновение задумалась.
– Я не думала, что я поступаю не по-родственному, отказываясь совершить несправедливость.
– Несправедливость?
– Ах, государь, если я открою всем поведение Лавальер, если узнают королевы…
– Полно, полно, Генриетта, не заглушайте голоса сердца; вспомните, что вы меня любили, вспомните, что человеческое сердце должно быть так же милосердно, как и сердце всевышнего. Не будьте безжалостны и непреклонны, простите Лавальер.
– Не могу. Она меня оскорбила.
– Но ради меня, ради меня!
– Государь, я сделаю для вас все, кроме этого.
– Вы повергаете меня в отчаяние… Вы побуждаете меня обратиться к последнему средству слабых людей: к гневу и мести.
– Государь, я – побуждаю вас обратиться к разуму.
– К разуму?.. Сестра, я потерял его.
– Государь, ради бога!
– Сжальтесь, сестра, в первый раз в жизни я умоляю; вы – моя последняя надежда.
– Государь, вы плачете?
– Да, от бешенства, от унижения. Быть вынужденным опуститься до просьб мне – королю! Всю жизнь я буду проклинать это мгновение. В одну секунду вы причинили мне больше зла, чем его можно вообразить в самые мрачные минуты жизни.
И король дал волю своим слезам, которые были действительно слезами гнева и стыда. Принцесса была не то что тронута – самые чуткие женщины не чувствуют сострадания к мукам гордости, но она испугалась, как бы эти слезы не унесли из сердца короля всякую человечность.
– Приказывайте, государь! – поклонилась она. – Если вы предпочитаете мое унижение вашему, хотя мое будет известно всем, а ваше видела только я, – я готова повиноваться.
– Нет, нет, Генриетта! – воскликнул Людовик в порыве благодарности. Вы уступите просьбе брата!
– Я повинуюсь, – значит, у меня нет больше брата!
– Хотите в благодарность все мое королевство?
– Как вы любите, когда любите!
Людовик не отвечал. Взяв руку принцессы, он покрывал ее поцелуями.
– Итак, – сказал он, – вы примете эту бедную девушку, вы простите ее, вы признаете ее кротость, правоту ее сердца?
– Я буду ее держать у себя в доме.
– Нет, вы вернете ей вашу дружбу, дорогая сестра.
– Я ее никогда не любила.
– Ну так из любви ко мне вы будете обращаться с пей ласково, не правда ли, Генриетта?
– Хорошо, я буду обращаться с ней, как с вашей возлюбленной.
Король встал. Этими некстати сорвавшимися словами принцесса уничтожила всю заслугу своего самопожертвования. Король больше ничем не был ей обязан.
Уязвленный, смертельно обиженный, он отвечал:
– Благодарю, принцесса. Я буду вечно помнить оказанную вами милость.
И он простился с ней подчеркнуто церемонным поклоном.
Проходя мимо зеркала, он увидел, что глаза у него покраснели, и гневно топнул ногой. Но было поздно: Маликорн и д'Артаньян, стоявшие у дверей, успели заметить заплаканные глаза.
«Король плакал», – подумал Маликорн.
Д'Артаньян почтительно подошел к Людовику.
– Государь, – прошептал он, – вам следует вернуться к себе по маленькой лестнице.
– Почему?
– Потому что у вас на лице остались следы дорожной пыли. Идите, государь, идите. «Гм, гм! – подумал он, когда король послушался его, как ребенок. – Горе тому, кто доведет до слез женщину, которая могла так расстроить короля».
Глава 38.
ПЛАТОЧЕК МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ ЛАВАЛЬЕР
Принцесса не была злой; она была только вспыльчива. Король не был безрассуден; он был только влюблен. Едва лишь они заключили что-то вроде договора, восстанавливавшего Лавальер в правах, как оба постарались извлечь из него выгоду.
Король хотел видеть Лавальер каждую минуту. Принцесса, досадовавшая на короля после разыгравшейся между ними сцены, не желала допускать этого. Поэтому она создавала затруднения на каждом шагу короля.
Действительно, чтобы встречаться с любовницей, королю приходилось ухаживать за невесткой. На этом была построена вся политика принцессы.
Она выбрала себе в компаньонки Монтале, и, приходя к принцессе, король всегда оказывался в окружении дам. От него не отходили ни на шаг. Разговоры принцессы были верхом остроумия и изящества.
