Луи Буссенар - Приключения парижанина в Океании
Американец так ожесточенно ударил ножом по веревке, что лезвие с треском зазубрилось о скалу.
Португалец издал последний вопль, дважды перевернулся и упал вниз головой в озеро. Только вода зловеще зашумела.
Парижанин, наблюдая это страшное зрелище, даже глазом не моргнул и насмешливо произнес:
— Один готов! Всех бы их туда, меньше будет работы палачу.
Мастер Холлидей замер, переводя взгляд с кругов, которые пошли по озеру при падении португальца, на обрезанную веревку, извивающуюся в воздухе, словно змея, затем спокойно спрятал нож, укрепился на скользком карнизе и приготовился скрыться в черном отверстии, зияющем в отвесной скале.
Но не успел. Таинственное судно приблизилось со скоростью птицы. Оно было легким, устойчивым и напоминало одновременно и плот и лодку.
Двое из плывших на судне гребли, третий, стоя на корме, рассматривал в бинокль американца и его жертву и, наконец, четвертый, сидя на корточках на носу, целился из ружья.
Раздался выстрел, мастер Холлидей вздрогнул и покачнулся, словно подстреленный заяц.
— Вот это здорово! — вскричал Фрике. — Но, черт возьми! Я узнаю звук выстрела.
Парижанин подался всем телом назад, сбил с ног Кайпуна и одного из туземцев.
— Это они! Я не ошибся!.. Они!..
ГЛАВА 9
Дон Бартоломеу ду Монти вместе с самородком остается на дне. — Фрике узнает друзей. — Ад снова становится безмолвным. — В поисках причала. — Как Ивон срубил лиану. — Виами отдает свою жертву. — Доктор Ламперьер удивлен, что его называют Нирро-Ба и что он обрел целую семью. — О кузнечных мехах как инструменте навигации. — Лодка с тремя бочками умещается в кармане. — Кем был Ивон Кербехель. — Трогательная сцена.
Итак, раненый американец быстро скрылся в расщелине скалы.
Таинственное судно достигло подножия мыса и остановилось возле того места, где нашел свою смерть сеньор Бартоломеу ду Монти.
Уж не собирались ли моряки выловить из пучины несчастного португальца? Вполне возможно. Но надежды их оказались напрасными. Утонувший не всплыл на поверхность. Слишком тяжелым был самородок, который сеньор Бартоломеу ду Монти так и не выпустил из рук.
Сердце Фрике едва не разорвалось от волнения. Он увидел своих друзей. Андре и Мажесте сидели на веслах, Пьер стоял на корме с биноклем, а доктор Ламперьер держал в руках еще дымившийся карабин.
Видя, что сеньора Бартоломеу ду Монти не спасти, моряки решили обогнуть мыс. Весла уже ударили по воде, когда воздух разорвал радостный крик парижского гамена.
— Пии… у… ит!.. — Казалось, глотка у Фрике луженая.
При этом хорошо знакомом сигнале, в свое время призвавшем их во дворец султана Борнео, мужчины так вздрогнули, что закачалась лодка. Весла в руках у гребцов застыли, и все четверо моряков задрали головы, глядя вверх, откуда донесся крик пересмешника.
— Пии… у… ит… — снова послышалось с высоты.
Пьер Легаль встал, приложил рупором руки ко рту и громовым голосом окликнул невидимого парижанина.
— Эй! На жердочке попугая, эй!..
— Эй, на шлюпке! Эй!.. — эхом отозвался Фрике.
— Матрос!.. Сын мой!.. Неужели ты? Только без шуток! Провалиться мне на этом месте, если я ошибся…
— Это я, старина! Честное слово, Фрике, парижанин, ваш общий матрос, дорогие друзья! Так что не надо проваливаться… Это опасно.
— Фрике! — воскликнули все четверо в один голос. — Дорогой мальчик!
Тут раздался великолепный бас доктора, взволнованный и в то же время веселый:
— А ты кто? Султан, как на Борнео, или просто вождь племени австралийцев?
— Пока еще нет! Трон свободен, ждет одного из вас.
— Хорошо… Попробуем потихоньку причалить… Где мы, черт возьми? Гидрографы не поставили вехи на берегу, так что придется самим искать место для высадки, чтобы снова не уплыть в океан.
— Я знаю не больше вас. Думаю, надо обогнуть мыс и попытаться пристать с другой стороны. Мы с товарищами пойдем вам навстречу. Только будьте осторожны. Местá тут чертовски опасные.
— Это мы успели заметить. Хотелось бы знать, подлец, которому доктор, вероятно, прострелил лапу, не тот ли несчастный американец, звездный пират с «Лао-цзы»?..
— Он самый. А треска, что нырнула, — португалец из Макао, торговец желтыми людьми.
— Надо все знать. На всякий случай. Итак, в путь…
Во время этого разговора австралийцы, окончательно обезумев от страха, лежали ничком на скале, не подавая никаких признаков жизни, только зубы стучали и дрожь пробегала по телу.
Туземцы не помнили, чтобы когда-нибудь голоса дьяволов звучали так долго и так громко.
Проклятья американца, предсмертные вопли португальца, выстрел из карабина, звонкий голос Пьера, нескончаемые речи доктора — все это слилось в одну адскую симфонию, от которой черные лица туземцев приняли серый оттенок.
Только Кайпун, точнее, Ивон Кербехель, уже немного европеизированный от общения с Фрике, да простит мне читатель этот неологизм, стоял и смотрел, как возвращается судно.
— Canotte… — сказал он, напрягая память и прибавив к последнему слогу окончание «te», привычное для моряков[269].
— Да, мой добрый Ивон, шлюпка… смазанная салом, с экипажем из самых ловких матросов мира. Сейчас ты их увидишь.
Поскольку в аду наступила тишина, туземцы понемногу успокоились, зашевелили руками и ногами, открыли глаза.
Кое-как Фрике объяснил своим новым друзьям, что надо спуститься вниз к берегу и найти более пологое место.
Туземцы охотно согласились, они были уверены, что только белый мог так долго, не подвергаясь опасности, беседовать с дьяволами из ада.
Австралийцы съели несколько испеченных в золе бататов, проглотили целую пригоршню кусочков смолы эвкалипта и, поглаживая себя по животу, объявили, что готовы отправиться в путь.
Как раз в этот момент судно обогнуло крайнюю точку мыса и повернуло направо. Парижанин и его отряд, преодолевая многочисленные препятствия, последовали в том же направлении.
Они шли несколько часов по раскаленной почве, обжигающей ноги. Даже никогда не унывающий Фрике чувствовал, что силы его на исходе, а берег, насколько хватало глаз, оставался крутым и обрывистым, как стена, так что о высадке нечего было и думать.
Моряки чувствовали, что больше не в силах грести, а дело шло к ночи, которая в тропиках наступает мгновенно.
Фрике уже не знал, какому богу молиться, когда судно остановилось.
— Послушай, Фрике, — послышался голос Андре, — нет ли у тебя веревки метров в двадцать пять — тридцать длиной?
