Геннадий Гусаченко - Покаяние
Другой — черноволосый сердцеед с греческим профилем и с орденом Красной Звезды, прекрасно играл на гитаре, пел, читал стихи Булата Окуджавы.
Лётчики танцевали с двумя самыми роскошными дамами — с хозяйкой квартиры — пышноволосой женой торгового моряка, ушедшего в дальнее плавание, и её вдовой подругой, обладательницей шелковистой русой косы.
Женщины не сводили безумно–влюблённых глаз с летунов. Охали, ахали, откровенно вздыхали. Во время танцев таяли в объятиях рыцарей неба словно шоколадные конфеты в тёплых ладонях.
— Покорители заоблачных высот не оставляют нам шансов. Не пора ли пойти на этих асов в лобовую атаку? Как считаешь, дружище? — наклонился к моему уху Виктор.
— Шансы всегда есть. Вариант первый: вызвать конкурентов на лестничную площадку и набить им морды.
— Не сомневаюсь, что чужие изорвать мундиры о русские штыки ты всегда готов, но грубое битиё изысканных кавалеров не найдёт одобрения у поклонниц авиации. Более подходящим считаю уже испытанный вариант второй: напоить противников до умопомрачения и без хлопот избавиться от них.
— Способ надёжный, хотя и коварный…
— Не будем терять время, дружище. Ввожу в штопор блондина, а ты сбиваешь гитариста.
Незаметно оттеснив от лётчиков других гостей, мы подсели к ним, завязали разговор, прерываемый фразами:
— Выпьем за славных соколов!
— За чистое небо!
— За равное число взлётов и мягких посадок!
— За морскую авиацию!
— За содружество авиации и флота!
— За рыцарей воздушных просторов!
— За прекрасных дам!
Пилоты дружно выпивали по полной стопе, закусывали, тыча вилками невпопад, недоумённо таращились:
— А вы…Что же… не вып… Не вып–пили?
— Да не пошла что–то…
— Мор–ряки … по эт–той части… против нас, летунов, слабаки.
— Да куда нам до вас… Давай, за тех, кто сейчас в небе Отчизны охраняет наш мирный покой!
Потерявшие контроль над собой крылатые «господа–ахвицера» уже не замечали, выпивали мы вместе с ними или нет. «Укушамшись», осоловело и тупо глядели в пространство, ничего не видя перед собой. Шатаясь, выбрались из–за стола, цепляясь за скатерть, роняя бокалы. Гитарист, опрокинув стул, в крутом пике влетел в кухню, схватился за дверной косяк.
— Лёша, вам дурно? — проявила сочувствие хозяйка. В ответ чернявый любимец женщин тоскливо посмотрел по сторонам, поднял крышку на кастрюле с винегретом, обильно рыгнул в неё и закрыл.
— Ай, что ты наделал?! Нажрался, как свинья! Пошёл вон отсюда! — толкала его взашей женщина.
Второй пилот не дотянул до «взлётно–посадочной полосы», упал в коридоре возле туалета, извазюкал в рвоте свой блистательный мундир, нёс какой–то бред и бормотал извинения.
— Вот паршивец! Ещё извиняется! Тоже мне — блондин в жёлтых ботинках! Нет, вы только посмотрите на них! Все люди как люди… А эти… Пришли, нагадили… Убирай теперь за ними! — возмущалась хозяйка. И нет в её глазах ни восхищения, ни любовной страсти. Одно разочарование. Я и Виктор помогли ей выставить несостоявшихся ухажёров за дверь, набросив на них шинели и нахлобучив кожаные шапки. Остальные гости торопливо ушли.
Мы с другом остались на этом новогоднем празднике жизни, всецело соглашаясь с хозяйкой и её подругой, что первое впечатление о людях часто обманчиво.
В зеркале большого трюмо отражались новогодние свечи. Шампанское искрилось в тонких фужерах. И на экране чёрно–белого телевизора куранты далёкой Москвы били дальневосточную полночь.
Об этом случае вспомнили мы, громко рассмеявшись, чем привлекли внимание буфетчицы, строго глянувшей в нашу сторону.
— Обошли мы тех воздухоплавателей на крутых виражах… Правда, не совсем честным образом…
— Мы им в рот не наливали… Ты согласен, дружище?
— Да и то так… Опять глянула в нашу сторону…
— Кто? Буфетчица?
— Да нет… Голубоглазая блондинка за стойкой роздачи…
— Красивая, каких поискать…
— Рискну встретить её после работы…
— Зачем рисковать? Подойди и предложи сегодня проводить домой.
Я поднялся из–за столика и решительно шагнул к роздаче. Она глянула на меня такими синими–пресиними глазами–озёрами бездонными, в которых я моментально утонул. На всю жизнь…
— Она согласилась… Людмилой звать… Это судьба, — возвратившись на место в сильном волнении сказал я.
— Ин вино веритас, дружище. Истина в вине. Теперь ты, надеюсь, ничего не имеешь против того, что мне захотелось выпить и мы продали твою шапку? — поднимая бокал и глядя сквозь него, с умильной улыбкой спросил Виктор. — Пусть это случайное знакомство станет началом вашей большой и светлой любви! А что такое любовь?
— Желание двух дураков сделать третьего?
— Любовь — это стремление добиться дружбы того, кто привлекает своей красотой. Марк Туллий Цицерон изрёк эту истину. Думаю, девушка с глазами, подобными сапфирам в изящной оправе, стоящая за стойкой роздачи, соответствует словам древнеримского оратора. Как считаешь, дружище?
— Считаю, что двух бутылок «Бисера» тебе вполне достаточно, чтобы философствовать…
Через несколько дней после моего первого свидания с Людмилой я и Виктор вновь ушли в море…
…В начале ноября через девять долгих месяцев путины китобаза «Дальний Восток» швартовалась к причалу морвокзала.
Я стоял вахту у пульта главного распредщита, выскочил на несколько минут на корму, чтобы поглазеть на людское море, кипящее на площади разноцветьем одежды.
Все машут платками, букетами, флажками.
Гремит маршем китобоев военный оркестр.
Не легко рассмотреть Людмилу в разноликой, бушующей страстями, массе народу. Быть может, она и не пришла. Всё прояснится, когда на берег подадут трап, и сотни родственников, друзей, знакомых, любимых жён и невест ринутся на борт плавбазы, растекутся ручейками по каютам.
С сильно бьющимся сердцем я окинул взглядом живое море, колышущееся огромным цветущим садом, и заторопился вниз.
На трапе столкнулся с Виктором.
— Буду караулить у слипа, дружище. Если она пришла, проведу в твою каюту, — успокоил он меня.
Что делается наверху неведомо в машинном отделении. Можно лишь представить, как там подали широкий трап, как хлынули на судно горожане, заполняя просторную разделочную палубу, старательно отмытую матросами к приходу в родной порт.
Я нетерпеливо елозил в кресле, поглядывая на приборы и чаще на часы, ожидая конца вахты.
Неожиданно на трапе, спускаясь всё ниже из люка, показались стройные ноги в белых туфлях, потом белая мини–юбка, затем белая водолазка и, наконец, вся она — с радостной улыбкой на прелестном лице, украшенном небесно–голубыми глазами. И если бы вдруг, как в шуточной песне про кочегара: «На палубу вышел, а палубы нет, вся палуба в трюм провалилась…», я бы удивился меньше, чем этому необыкновенному видению в машинном отделении китобойной плавбазы!
