Джек Лондон - Собрание сочинений в 14 томах. Том 1
Опи-Куон овладел собой, челюсть его стала на место, и он спросил:
– А потом? Что же было потом, о Нам-Бок?
– Потом оно промчалось по железным полосам мимо и не причинило мне вреда; а когда ноги у меня перестали трястись, оно уже исчезло из вида. И в той стороне это – самое обыкновенное дело. Этих чудовищ не боятся даже женщины и дети, и люди заставляют их там работать.
– Как мы заставляем работать наших собак? – спросил Кугах, и глаза его недоверчиво блеснули.
– Да, как мы заставляем работать наших собак.
– А как разводятся эти… эти чудовища? – поинтересовался Опи-Куон.
– Они не разводятся вовсе. Люди искусно делают их из железа и кормят камнями и поят водой. Камни превращаются в огонь, вода – в пар, а этот пар и есть дыхание их ноздрей и…
– Хватит, хватит, о Нам-Бок, – прервал его Опи-Куон. – Расскажи нам о других чудесах. Мы устали от таких, которых мы не понимаем.
– Вы не понимаете? – в отчаянии вскричал Нам-Бок.
– Нет, не понимаем, – уныло откликнулись и мужчины и женщины. – Мы не можем понять.
Нам-Бок подумал о сложных машинах, которые разом и жнут и молотят, и о машинах, показывающих изображения живых людей, и о машинах, из которых исходят человеческие голоса, – и ему стало ясно, что его народ ни за что этого не поймет.
– А если я скажу вам, что я ездил по стране на таком железном чудовище? – спросил он с горечью.
Опи-Куон развел руками, не пытаясь скрыть свое недоверие.
– Говори, говори. Говори, что хочешь. Мы слушаем.
– Так вот, я поехал на железном чудовище и дал за это деньги…
– Ты же сказал, что его кормят камнями.
– Я ведь сказал тебе, глупец, что деньги – это такая вещь, о которой ты понятия не имеешь. Итак, я поехал на этом чудовище через всю страну и проезжал мимо многих селений, пока не приехал в большое селение на морском заливе. Дома там поднимали свои крыши к самым звездам небесным, и мимо них тянулись облака, и везде было полно дыма. И шум в этом селении был – как шум бурного моря, а народу было столько, что я бросил свою палку и перестал и думать о том, чтобы делать зарубки.
– Если бы ты делал маленькие зарубки, – укоризненно заметил Кугах, – ты мог бы рассказать нам все в точности.
– Если бы я делал маленькие зарубки! – вне себя накинулся на него Нам-Бок. – Слушай, Кугах, ты, который только и умеешь, что царапать на кости! Если б я делал даже самые маленькие зарубки, то не хватило бы не только той палки, но и двадцати палок, – нет, не хватило бы всех бревен, которые выбросил прибой на берег между этим селением и соседним. И если б всех вас с женщинами и детьми было в двадцать раз больше и если б у каждого было по двадцати рук и в каждой руке палка и нож, все равно невозможно было бы сделать зарубки на всех людей, которых я видел, – так много их было и так быстро проходили они мимо меня.
– На всем свете не может быть столько народа, – возразил Опи-Куон, ибо он был ошеломлен и не мог охватить умом таких громадных количеств.
– А что ты знаешь обо всем свете и о том, как он велик? – спросил Нам-Бок.
– Но не может быть столько народа в одном месте.
– Кто ты такой, чтобы решать, что может быть и чего не может быть?
– Да ведь ясно, что в одном месте не может быть столько народа. Их лодки запрудили бы все море, так что негде было бы повернуться. И каждый день они вылавливали бы из моря всю рыбу – и все равно на всех бы ее не хватало.
– Казалось бы, так оно и должно быть, – ответил Нам-Бок, заканчивая беседу. – И, однако, это правда. Я видел все собственными глазами и потому бросил свою палку.
Он зевнул во весь рот и поднялся.
– Я приплыл издалека. День был долгий, и я устал. Сейчас я лягу спать, а завтра мы еще поговорим о том, что я видел.
Баск-Ва-Ван боязливо заковыляла вперед и гордясь своим удивительным сыном и в то же время испытывая перед ним благоговейный ужас. Она привела его в свою хижину и уложила на жирный вонючий мех. Но мужчины остались у костра, чтобы держать совет, и на этом совете долго шептались и спорили.
Прошел час и другой – Нам-Бок спал, а разговор у костра все продолжался. Вечернее солнце склонялось к северу и в одиннадцать часов остановилось почти прямо на севере. Тогда старшина и резчик по кости покинули совет и разбудили Нам-Бока. Он, мигая со она, взглянул им в лица и повернулся на другой бок. Но Опи-Куон беззлобно, но решительно начал трясти его за плечи, пока тот совсем не пришел в себя.
– Ну-ну, Нам-Бок, вставай! – приказал он. – Пора!
– Опять есть? – вскричал Нам-Бок. – Нет, я не голоден. Ешьте сами и дайте мне спать.
– Пора уходить! – заревел Кугах.
Но Опи-Куон был не так резок.
– Ты в паре со мной ходил на байдарке, когда мы были мальчиками, – сказал он. – Мы вместе первый раз вышли на охоту за тюленями и вытаскивали лососей из западни. И ты возвратил меня к жизни, Нам-Бок, когда море сомкнулось над моей головой и меня стало затягивать под черные скалы. Вместе мы голодали, и дрогли от холода, и заползали вдвоем под одну шкуру, и лежали рядом, тесно прижавшись друг к дружке. Из-за всего этого, из-за того, что я дружил с тобой, мне очень жалко, что ты возвратился к нам таким необыкновенным лжецом. Мы ничего не понимаем, и головы у нас кружатся от всего, что ты рассказал. Это, нехорошо, и в совете было много толков. И мы решили, что ты должен уйти, чтобы не смущать нас и не туманить нам разум необъяснимыми вещами.
– Все вещи, о которых ты говорил, – это тени, – подхватил Кугах. – Ты принес их из мира теней и в мир теней должен возвратить их. Твоя байдарка готова, и люди племени ждут. Они не уснут спокойно, пока ты не уйдешь.
Нам-Бок растерянно смотрел на старшину, но не перебивал его.
– Если ты Нам-Бок, – говорил Опи-Куон, – то ты поразительный и опасный лжец; если ты тень Нам-Бока, то ты говорил о тенях, а живым людям не годится знать то, что касается теней. Мы думаем, что большое селение, о котором ты нам рассказал, – это жилище теней. Там витают души мертвых; ибо мертвых много, а живых мало. Мертвые не возвращаются. Ни один мертвый еще не вернулся, ты первый с твоими удивительными рассказами. Не подобает мертвым возвращаться, и если мы это допустим, нам грозит большая беда.
Нам-Бок хорошо знал свой народ и понимал, что решение совета непреложно. Поэтому он покорно пошел к берегу, где его посадили в его байдарку и в руку сунули весло. Отбившийся от стаи дикий гусь одиноко кричал где-то над морем, и волны с глухим плеском накатывались на песок. Мутные сумерки нависли над землей и водою, а на севере слабо тлело тусклое солнце, окутанное кроваво-красным туманом. Чайки летали низко. Дул резкий и холодный береговой ветер, и черные, клубящиеся тучи предвещали непогоду.
