Владимир Щербаков - Искатель. 1979. Выпуск №2
Брови Искры медленно ползут вверх, собирая морщины на лбу.
— Ты о чем, бай-Слави? — повторяет Искра. — Никак не разберу, что это ты несешь!
— Не разобрала?… Тем лучше. Это я так, пошутил… Слушай, Искра, поедем вечером в ресторан? Ты любишь кофе по-варшавски с тмином и сливками?
— С тмином?… А разве в кофе кладут тмин?
Не знаю. Наверное, нет. Во всяком случае, теперь это не имеет значения. Ответ Искры даже отдаленно не напоминает тот, которого я жду, хотел бы услышать… Значит, ошибся!
Всю дорогу от Плевена до Софии я гадал, кто и когда подложил мне записку. Метод исключения привел к Искре; и хотя ее дружба с Петковым, казалось бы, сводила на нет шанс, что Слави сумасшедше повезло и он случайно встретился с кем надо, не стоило отбрасывать этот шанс. Один на миллион… Что ж, на нет и суда — нет.
— Раздевайся, Искра. Подождем Атанаса и поедем.
Искра нехотя стягивает пальто. Она все еще недоумевает и потому сердита.
— Что за записка, бай-Слави? Почему ты решил, что я ее писала? Не молчи, пожалуйста! Я успела прочесть. Там сказано, что тебе угрожает опасность. В чем дело?
Я перевешиваю пальто через руку и глажу Искру по волосам.
— Успокойся. Все очень просто. В Плевене я нашел в кармане бумажку… И решил вернуться. Поняла?… Может, кто-то подшутил, а может, нет. Коммерция дело хитрое, подвох на подвохе. Конкуренты, как один, норовят ободрать тебя… Но бывает — найдется человечек и подскажет вовремя; не лезь, мол, в то или се, прогоришь… За это «смажешь» его потом. Поняла?
Искра с притворным гневом бьет меня по руке.
— Скверный! Ты меня напугал… Ладно, я тебя прощаю. Что мы будем делать?
— Ждать Атанаса… Слушай, Искра. Не стоит рассказывать ему ни о чем. Договорились?
— Как хочешь, бай-Слави.
Не женщина — сама покладистость… Не слишком ли?… Впрочем, думать об этом мне не хочется. Гораздо больше заботит меня грядущая встреча с Атанасом.
— Ну и кавалер! — капризно говорит Искра. — Позвал, а не развлекает. Ску-учно, бай-Слави.
— Скучно, — говорю я серьезно. — У Атанаса есть второй ключ?
— Конечно, есть…
«Значит, могу и не услышать», — соображаю я.
7
Нет, что ни говори, а ясность в делах не всегда приносит радость.
Я вытираю разбитую губу и вслушиваюсь в звон браслетов на руках. Петков, тяжело дыша, стаскивает с пальцев кастет и прячет его в карман. Разминает правую руку, похрустывая суставами. Вид у него далеко не парадный. Я быстренько прикидываю, во что обойдутся ему новые пиджак и рубашка, и испытываю маленькое удовольствие. Маленькое, ибо сотня левов и даже пять сотен ничто в сравнении с убытками Слави Багрянова.
— Ну как, успокоились? — говорит Петков довольно мирно.
— Вполне, — говорю я и пробую потереть висок.
Хорошо, что кастет только скользнул, содрав кожу. Хуже было бы, если б шипы проломили кость. Висок саднит, но терпеть можно.
Петков назидательно поднимает палец.
— Сами виноваты. На кой дьявол вам понадобилось меня душить?
— И вы еще спрашиваете?
— Ох, Багрянов! Кажется, мы договорились: без эмоций. Я был склонен вам верить… И надо же!
— Теперь не поверите?
Петков пожимает плечами. Боком присаживается в кресло, покачивает ногой. Черный ботинок притягивает к себе взгляд; в его равномерных движениях есть что-то завораживающее.
Час назад, начиная разговор, Петков вот так же, забываясь, качал ногой, и я подумал, что спокойствие дается ему нелегко. Люди с тонкими губами обычно легковозбудимы, а у Петкова губы словно ниточки. Отметив это, я вел себя тихо, стараясь его не раздражать.
Двое парней, пришедших с Петковым, сидели в холле и не подавали признаков жизни. Активность они проявили лишь вначале, когда Петков приказал меня обыскать. Один из парней, похожий на елисаветинский комод, словно с цепи сорвался: кулак его врезался в мой живот с такой силой, что я явственно ощутил, как сердце уперлось в гортань и застряло там, тяжелое и горячее.
— Эй, эй, полегче, — сказал Петков. — С ума спятил!
Парень с сожалением опустил руки. Помигал. Лицо у него было нежное, с румянцем как у девушки.
— Э-э… да это я так… на всякий случай. Уж больно здоровый.
— Ничего, — сказал Петков. — Он у нас смирный. Оружие есть?
— Нет… Бумажничек и часики…
— Положи на стол и убирайся. И ты, Марко, иди.
Второй из парней, постарше, выудил из моего кармана портмоне, пошарил в макинтоше и достал записку. Вид у него был озабоченный. Петков молча разгладил смятую бумажку, прочел, кивнул.
— Ладно, Марко. Я сказал — иди. Побудьте в холле, я позову.
Сердце вернулось на место, и я получил возможность дышать. Сил у меня не было… Все произошло слишком быстро и до обидного глупо… Я дремал на диване, укрывшись макинтошем, а Искра караулила мой сон. Что мне снилось? Что-то хорошее… Потом сквозь дрему я услышал шаги и голос Петкова. Он о чем-то спросил Искру, та ответила; голоса их вплелись в сон, и, почувствовав руку на плече, я все еще досматривал его: стоял по пояс в траве и примеривал новенькие, с иголочки крылья. Кажется, я собирался взлететь, но правое крыло было не впору, давило, и я стряхнул его с плеча. И проснулся.
Петков стоял надо мной.
— Атанас? — сказал я. — Извини, я тут прилег…
— Ничего, — сказал Петков. — Искра, оставь-ка нас… Да побыстрее, тебе говорят!
— Извини, — повторил я, собираясь подняться.
Петков равнодушно помахал рукой, сказал:
— Не вставай, Багрянов. Не надо. И не устраивай скандала, иначе я пристрелю тебя. Понял?
Ногой придвинул к себе стул. Сел.
— Ордер показать? Или поверишь на слово?
Я смотрел на него во все глаза и делал вид, что не понимаю. А как прикажете себя вести? Это только так считается, что разведчик, провалившись, обязан кинуться на агентов и устроить свалку. Удар направо, удар налево! Бах, бах… И что? Шумовые и пиротехнические эффекты хороши, если ты не рассчитываешь в конце концов схлопотать дырку в животе. В любом ином случае разумнее подчиниться и проделать известное гимнастическое упражнение по Мюллеру: руки вверх и за голову. Это дает тебе хоть какие-то шансы…
— О чем ты, Атанас? — сказал я.
— О том, что тебе каюк, — сказал Петков в тон и довольно любезно. — А ты как думал?… Впрочем, я тебя не тороплю, Багрянов, поиграй в дурачка, если хочешь.
— Зачем же… Можно вопрос?
— Валяй, — сказал Петков.
— Почему не вчера?
— А смысл? Ты и сегодня бы топал куда заблагорассудится, если б не наделал глупостей.
— Я или твой наружник?
