Николай Черкашин - Искатель. 1987. Выпуск №5
Мимо них скользили по Неве почти бесшумно силуэты эсминцев — «новиков». Жидкий дым из частокола высоких труб стлался по воде. Эсминцы шли к «Авроре», словно два припозднившихся телохранителя.
— «Самсон» и «Забияка», — совиным оком прочел надписи на бортах Чумыш. — Из Гельсингфорса притопали… Видать, будет дело.
25 октября 1917 года 21 час 40 минут
«Аврора» стояла посреди Невы, точно броневой клин, вошедший в самую сердцевину города.
В казенник баковой шестидюймовки уже вбили согревательный заряд, который, прежде чем начаться боевой стрельбе, должен был выжечь густую зимнюю смазку в канале ствола.
Река обтекала корабль, и острый форштевень крейсера разрезал Неву надвое. Полотнища вспоротой реки трепетали за кормой, словно матросские ленты.
До сигнального выстрела оставалось пять минут.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Судьба подводному заградителю «Ерш» выпала незавидная. В декабре 1917 года он был сдан флоту окончательно и через два месяца отправился сначала в Ревель, затем в Гельсингфорс. В апреле 18-го прибыл в Кронштадт и целый год стоял в порту на приколе. В октябре 1919 года минзаг перегнали на Ладожское озеро, но в боевых действиях он так и не участвовал. Летом 1921 года его вернули на Балтику и включили в состав 2-го дивизиона подводных лодок морских сил Балтийского моря. Два года он простоял в ремонте. А в мае 1931 года «Ерш», переименованный после капитального ремонта в «Рабочий» (бортовой номер 9), затонул в Финском заливе. Ночью его протаранила шедшая за ним в кильватере подводная лодка. «Рабочий» погиб со всем экипажем во главе с командиром Николаем Царевским (однокашником писателя Леонида Соболева по Морскому корпусу).
«Ерш» — «Рабочий» искали почти два летних сезона..
Наконец в 1932 году судно с электрометаллоискателем на борту обнаружило на дне огромную массу железа. Лот показывал 84 метра. Водолазы на такой глубине могли работать всего несколько минут, а подъем по режиму декомпрессии длился часами. И тем не менее эпроновцы опустились на грунт и обнаружили… броненосец береговой обороны «Русалка», затонувший по неизвестным причинам в 1893 году. Эта была та самая печально известная в конце прошлого века «Русалка», памятник погибшему экипажу, который стоит в таллинском парке Кадриорг. По случайному совпадению в нескольких десятках метрах от «Русалки» был найден и корпус подводного заградителя. Почти треть года длились подъемные работы. Наконец спасательный катамаран «Коммуна» (бывший «Волхов») извлек несчастную субмарину на поверхность. Это случилось 21 июля 1933 года. «Ерш» доставили в Кронштадт и там разрезали на металл, который влился в корпуса новых кораблей.
Закладная доска «Ерша» — серебряный прямоугольник с выгравированным силуэтом подводной лодки — хранится в Центральном военно-морском музее, к которому приписан ныне и крейсер «Аврора». Там же находится и закладная доска «Авроры». Серебряные скрижали нашей истории…
Евгений ФЕДОРОВСКИЙ
ИЗ ЖИЗНИ ОБЛАКОВ
Когда мы встречались с Ариком, нам приходила на память одна и та же сценка из давнего прошлого. Мы вспоминали наше авиационное училище, которое хоть и поманило небом, но не связало кровным родством… Я слышу откуда-то издалека свою фамилию, произнесенную скрипучим голосов. В бок упирается острый локоть Арика. Сделав над собою усилие, возвращаюсь из сладкой дремы в горькую реальность. Веки жжет от недосыпа, на щеке — рубец от кулака, подложенного под голову. Поднимаюсь и обалдело гляжу в ту сторону, где сидит подполковник Лящук, он же Громобой.
— Милости прошу, — притворно ласково изрекает Громобой.
Два наряда вне очереди мне уже обеспечены — это я понимаю еще до того, как подхожу к доске и уныло рапортую, что к ответу готов.
«К ответу готов» — так требовалось докладывать по уставу. На самом же деле я ничегошеньки не знал. Вернувшись из караула, полчаса долбил морзянку, на самоподготовке зубрил теорию полета, матчасть, навигацию, аэродинамику, оставляя на потом метеорологию — науку путаную, трудно поддающуюся заучиванию и вообще, по нашему разумению, бесполезную.
Другого мнения придерживался подполковник Лящук, терзавший нас премудростью атмосферных фронтов и циклонов, турбулентных потоков, туманов и гроз, типами облаков в небесах.
Нахмурив совиные брови, Громовой роется в памяти, ищет вопрос позаковыристей. Нашел! Глаза искрят радостью.
— Что такое состояние окклюзии?
Я тупо смотрю на него.
За передним столом ерзает отличник Калистый, выказывает готовность отвечать. Но остальные смотрят на меня с состраданием, радуясь в то же время, что сегодня не они, а я попал под колпак Громобоя. Подсказывать никто не решается — у подполковника уши, словно локаторы, нацелены на класс. Лишь Арик с уютного последнего ряда пытается подсказать знаками, клацает зубами, волнообразно планирует рукой.
— Это когда холодный воздух падает на теплую землю… Нет! Теплый на холодную…
Громобой видит невразумительные потуги Арика, но кивает Калистому. Тот вскакивает и на едином выдохе отбивает с частотой скорострельного пулемета ШКАС:
— Окклюзия циклона — вытеснение теплого воздуха в высокие слои атмосферы холодным воздухом. Сопровождается образованием слоисто-кучевых, кучево-дождевых, высокослоистых и перистых облаков. Грозит туманами, моросью, болтанкой, грозами, обледенением!
Удовлетворенно кивнув, Лящук старательно выводит в журнале Калисгому пятерку, мне — двойку, Арику — тоже двойку:
— Доложите старшине о соответствующем количестве баллов.
Арик сунулся было: «Мне-то за что?!» Но вовремя умолк. Громовой, рассвирепев, может поставить и единицу. О ней пришлось бы докладывать самому командиру эскадрильи майору Золотарю, а тот был скор на расправу. Лучше уж порадовать старшину. Ему теперь на надо ломать голову, Кого назначать в наряд. Контрольно-пропускной пункт нам не доверят, в карауле были только что, прямая дорога — на кухню. Там станем рубить прелые осиновые чурки, выковыривать глазки из картошки после машинной чистки, чистить котлы величиной с царь-колокол…
Следующий урок метеорологии через три дня. Успеем оклематься.
Мы ненавидели метеорологию так, как можно ненавидеть кровного врага. Переводили нас с курса на курс лишь благодаря тому, что мы успевали по другим предметам, и начальнику УЛО,[8] очевидно, приходилось уговаривать Громобоя ставить нам переходную тройку.
