Александ Казбеги - Хевисбери Гоча
– Отчего ты плачешь, отец?
– Кто знает, сын мой, что ожидает тебя завтра! – прошептал старик.
– Что может меня ожидать? Прогоним врага и заживем мирно!
– Да будет так, – сказал старик, обнимая сына. – Иди, Онисе, пора, да хранит тебя бог! Знай, если ждет тебя смерть, на то воля господня. Сумей умереть с честью, с отвагой, так, чтобы Хеви не стыдно было хоронить тебя.
– Сам увидишь, отец!
– Помни, что защищаешь землю, где родились и жили твои предки, где покоятся их кости, и не уступай в храбрости им!.. И они немало сил положили на защиту отчизны своей, священной их кровью до самой сердцевины пропитана земля. Теперь – ваш черед… Ну, довольно, иди!.. – голос старика оборвался.
Онисе повернулся и быстро вышел. Отец проводил его глазами. Потом провел рукой по лбу.
– Пора к своим, к дружине!
21
Онисе спешил в Наровани, где ему приказано было охранять дорогу, следить за врагом, чтобы вовремя сообщить о его приближении.
Он шел крадущимся шагом и вдруг далеко позади себя услышал шорох и хруст камней. Как тигр, отскочил он бесшумно в сторону и, спрятавшись за скалой, стал поджидать идущих.
Вскоре на тропинке показались двое – мужчина и женщина. Впереди семенил навьюченный ослик. Должно быть, пастухи, везущие сыр для ополченцев.
Убедившись, что это свои, Онисе хотел выйти из засады, как вдруг услышал свое имя. Он затаил дыхание.
Путники говорили громко. Голоса их звучали сердито.
Поравнявшись с Онисе, они присели на камень отдохнуть.
– Послушай, – говорил мужчина, – клянусь, не могу дольше терпеть!.. Истаял я совсем, а сердце твое все не смягчается.
– Что же мне делать, если не люблю тебя?
– Долго терпел я, и вот… море бы высохло от жара души моей… Лучше б умер я, дорогу тебе расчистил…
– Почему не оставишь меня в покое? Чего тебе надо от меня? Не могу я полюбить тебя.
– Как мне оставить тебя, ты ведь жена моя! И шапка на мне, и у меня честь мужская…
– Так что же мне делать с тобой?
– Что? Женой моей быть!
– Будет тебе, парень, побойся бога! Сказала, что не люблю, тебя, и все!
Мужчина умолк и поник головой. Но вскоре заговорил опять, и в голосе его зазвучала угроза.
– Смотри, жена!.. Ты хоть себя пожалей, если я не дорог тебе!..
– Себя жалеть? Зачем? Убьешь меня – успокоится мое сердце…
– Значит, не бывать этому? Никогда не полюбишь меня?
– Нет!
Мужчина схватился за рукоятку кинжала.
– Значит, ты хочешь быть с ним?… И ты думаешь, что я уступлю, отдам тебя ему? Богом клянусь, убью и тебя, и его, и сам вместе с вами умру, но радости с тобой не дам никому!
– Вот я, убей меня!.. Зачем другим грозить? Он-то чем виноват?
Мужчина вскочил.
– Значит, умереть хочешь?… Хорошо, я тебя убью, но прежде принесу тебе отрубленную голову Онисе…
С этими словами метнулся он в сторону от тропинки и, не разбирая пути, кинулся вниз, к лагерю мохевцев. Женщина закричала, побежала вслед за мужчиной и стала звать его с тоскующей мольбой в голосе:
– Гугуа, Гугуа!.. Не губи меня, не делай этого!.. Горе, горе мне! О-ох!
С воплем подбежала женщина к отвесному краю утеса, но не успела она броситься вниз: кто-то схватил ее за плечи и обнял.
Женщина обернулась и, слабо вскрикнув: «Онисе!», упала на грудь любимому.
22
Полночь миновала. Полный месяц сиял на чистом небе и струил белый свет на окрестные горы.
Онисе и Дзидзия все еще сидели, покоренные страстью, забыв обо всем на свете. Лунные отсветы мягко трепетали на побледневшем лине Дзидзии. Онисе брал ее голову в обе руки и, повернув к небесному светилу, глядел, не отрываясь глядел на милые ее черты или вдруг в яростном порыве принимался целовать и обнимать ее. От каждого прикосновения трепетали они, как ивовые листья, и сладко бились и таяли их сердца. Оба забыли, где они, кто они, и лишь одна жажда – слиться, слиться навек! – владела ими.
Вдруг где-то неподалеку раздался выстрел, и они вскочили на ноги.
Рассеялся туман блаженного самозабвения. Только теперь вспомнил Онисе о долге своем; страшная правда клещами схватила его сердце. Перед его глазами возник образ молящегося Гоча, слова отцовского благословения зазвучали в ушах… Грозное видение предстало перед ним: там, внизу, избивают товарищей его, беспечно опавших в надежде, что он их охраняет.
Между тем стрельба в лощине участилась. Там сверкали ружейные дула, и длинные огненные языки, с гулом вылетавшие из них, повергали ниц храбрецов с львиными сердцами и гасили их жизни.
Онисе взглянул на Дзидзию, сердце его вскипело, злая мысль метнулась в обезумевшей голове: «Колдовски заворожила меня, колдовски погубила!.. Прощай моя честь!» И он кинулся вниз в ущелье, – погибнуть вместе с товарищами, жизнью заплатить за свое мгновенное счастье. Но было уже поздно: враг занял их укрепленную траншею, и вражье знамя развевалось над трупами товарищей Онисе.
23
Онисе бежал вниз в беспамятстве, ничего не сознавая.
Неприятель истребил почти всех защитников первой траншеи. Много храбрецов погибло бесславно, не испытав себя в бою, не померившись силой и храбростью с врагом. И виноват в этом он, Онисе! Раскаяние когтило его сердце, безжалостно терзало его.
Он бежал, как одержимый; растрепанные волосы развевались, одежда была изодрана, мутный взгляд беспокойно блуждал, вихрь мыслей гудел в воспаленном мозгу.
Он бежал навстречу врагам. Умереть!.. Умереть от той же руки, что лишила жизни его товарищей, от удара копья, окрашенного невинной кровью его соседей!
Вот уже близко луг, где победители, возвращаясь в свой лагерь, с веселыми кликами попирают ногами трупы доблестных защитников родины. Вдруг какие-то люди остановили Онисе. Уцелевшие мохевцы из разбитого отряда.
– Стой, ты кто? – и ружья уткнулись ему в грудь.
– Кто я? – дрожа от злости, переспросил Онисе. – Стреляйте в меня, убейте!.. Сделайте доброе дело!
– Ба, Онисе, ты? – воскликнул один из мохевцев, и все опустили ружья.
– Слава господу, что хоть ты остался жив, – прибавил другой.
Онисе скорбно взглянул на говорящего; но вдруг глаза его сверкнули гневом: он подумал, что ополченец знает о его позоре и издевается над ним, и пламя стыда и бешенства охватило его.
– Убейте меня, я достоин смерти!.. – закричал он. – Не надо меня щадить! Или вы ослепли и не видите, что я, мужчина, плачу, как баба!..
Мохевцы смотрели на него с удивлением.
– Так, значит, вам не жаль меня?… Хотите, чтобы вечно терзал меня стыд? Не будет этого… Онисе не станет жить опозоренным, на радость врагам! Вижу, вы радуетесь, радуетесь? – Онисе горько заплакал и кинулся обратно к вражескому лагерю.
