Юрий Корольков - В катакомбах Одессы
— Смотри-ка! — удивился Олег Николаевич. — Передай ему привет от Олега. Скажи, пусть не беспокоится. Задание выполняем… А ты, брат, поосторожнее ходи… Лучше появляйся под вечер, перед закрытием.
Олег Николаевич крепко и энергично пожал Якову руку.
На улице Яша уважительно подумал о Бадаеве: «Вот он какой, наш Павел Владимирович! Сидит в катакомбах, а заправляет всем городом. Всё к нему идет, даже из Николаева… А хитер до чего — вчера прочитал про комиссионный магазин, будто мимо ушей пропустил… А тут оно вон что!..»
На углу его нагнал Хорошенко.
— Ну как?
— Все в порядке, — ответил Яков. — Как в геометрии.
Это была его любимая поговорка.
АГЕНТЫ СИГУРАНЦЫ
В купе было трое — офицеры, ехавшие из Бухареста в Одессу по заданию румынского генерального штаба.
Возглавлял группу полковник Георгиу Ионеску, начальник «Вултурул», в переводе «Орел» — так называлось управление разведки восточного фронта. Был он высокий и худощавый шатен, с испитым лицом, светлоглазый и такой сутулый, что никак уж не походил на профессионала-военного. Такие нездоровые лица бывают у людей, которые долгие годы ведут ночной образ жизни.
Второй пассажир — Ион Курерару, заместитель Ионеску по «Вултурул», был в тех же годах, что и его начальник: лет пятидесяти, может быть, немного старше. Высокий, гибкий, с резкими чертами лица, с энергичными жестами, с черными прищуренными глазами, Курерару будто постоянно к чему-то прислушивался, приглядывался и ни минуты не оставался спокойным. Своей подвижностью он походил на угря, выхваченного из воды. Может быть, отпечаток на его внешность наложила профессия — долгие годы Ион Курерару работал главным инспектором жандармского управления в Бухаресте.
Третьим был капитан Николау Аргир — сорокапятилетний человек с седыми висками и холодными глазами такого же седого цвета. Лицо его носило выражение жестокой хитрости, а холеные, тонкие руки с удлиненными пальцами выдавали в Аргире аристократическое происхождение. Капитан Аргир слыл опытным контрразведчиком королевской Румынии.
Все трое ехали в Одессу на усиление одесского центра ССИ — службы специальной информации, которая сейчас явно не справлялась с работой. Взрывы в городе, особенно тяжелый по своим последствиям взрыв военной комендатуры на Маразлиевской улице, диверсии на железной дороге вблизи Одессы, работа подпольной радиостанции, которую никак не удавалось запеленговать, наконец, на первый взгляд, мелкие, раздражающие вылазки из катакомб, появление многочисленных листовок — все это говорило о существовании широкого подполья красных, возглавляемого опытными и смелыми людьми. Только один таинственный отряд русских катакомбистов в пригороде Одессы отвлекал, по секретным данным генерального штаба, целую дивизию. И все без толку. Подполковник Пержу, что возглавлял жандармскую службу в Одессе, определенно не справлялся со своими обязанностями. Если бы не его связи с генералом Кристеску, начальником жандармского управления, Леона Пержу давно бы сняли с работы. Но он оставался на месте, явно растерянный, не знавший, что делать от ударов, которые наносили ему советские разведчики.
Пока удалось установить только это — присутствие опытных советских разведчиков, находивших поддержку среди населения. Но установить — еще не значит пресечь. Сам маршал Антонеску[2] приказал навести порядок в Одессе. И вот два специалиста — Аргир и Курерару — ехали на постоянную работу в столицу Трансистрии, как называли теперь оккупированную советскую территорию на юге России. Полковник Ионеску только сопровождает группу, он вернется к своим делам в Бухарест, как только наладит работу в Одессе.
В его группе находятся еще несколько рядовых контрразведчиков, направленных для службы в одесской сигуранце. Они едут в соседнем жестком вагоне: Харитон, Жоржеску, Димитриади, Тылван — люди, которые не станут раздумывать, что хорошо, что плохо. Лишь бы им за это платили…
Кроме того, в Одессу должны приехать и немецкие сотрудники из управления имперской безопасности. Положение дел в Одессе вызывает тревогу не только в Бухаресте, Берлин тоже обеспокоен. Поезд, взорванный месяц назад, состоял из пассажирских вагонов, заполненных главным образом германскими офицерами. Было свыше двухсот убитых.
Чтобы не привлекать к себе внимания, офицеры почти не выходили из купе, время проводили за картами, за разговорами, в меру пили и спали до одурения — что еще делать в дороге?
В канун прибытия в Одессу офицеры долго просидели за картами, встали поздно и поэтому завтракали только в полдень. После завтрака пили кофе, который приготовил майор Курерару на дорожной спиртовке. Белые палочки сухого спирта еще догорали невидимым, чуть голубоватым пламенем, и майор кончиком ножа сгребал их на середину жаровенки под дно кофейника.
Постороннему человеку могло бы показаться странным, что румынские офицеры, оставаясь наедине, предпочитали разговаривать по-русски, а выходя ненадолго в коридор, на людях, переходили на румынский язык. Но в том-то и дело, что они все трое в прошлом были русскими белогвардейскими офицерами, много лет назад получившими пристанище в Бухаресте.
Георгиу Ионеску — Георгий Андреевич Иванов — в прошлом работник деникинской контрразведки. Курерару — он же Иван Степанович Кунин, Васильев, Степанов… — трудно сказать, какая фамилия была настоящей. От прошлого он оставил только имя, остальное, в том числе и отчество, менял в эмиграции в зависимости от обстоятельств.
Николау Аргир, он же Кочубей — он же Николаи Васильевич Галушко — родился в Одессе, провел там долгие годы, потом бежал с деникинскими войсками в Турцию, осел в Кишиневе, пришелся ко двору в сигуранце и до самой войны занимался переброской диверсионных шпионских групп на территорию Советского Союза.
Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Аргир покинул свою землю. Огромную страну, бывшую когда-то его родиной, он по-прежнему называл Россией. Она не волновала его, не тревожила, только вызывала неприязнь, почти озлобление к людям, населявшим ее. В них, в советских людях, видел он причину своих жизненных неудач, своей неустроенности, одиночества, даже подлости и пресмыкательства. Россию он видел только ночами, когда переправлял через границу шпионов и террористов, либо глядел на далекие села в полевой бинокль или в тщательно замаскированную стереотрубу. Для него это была страна чужая и враждебная. Теперь он ехал в ту часть России, которую называли Трансистрией, в город Антонеску[3], в котором он когда-то жил.
