Михаил Март - Затянутый узел. Этап второй. Принцип домино
— Прятались с женой от войны у ее родителей. Я скрывался от призыва в армию. Отца и мать арестовали чекисты. Когда вы с русскими поделили Польшу и отдали им Львов, из иностранца я превратился в гражданина. В то время я учился в Московском университете, обошлось.
— И что же в деревне Галушки?
— Пришли немцы, расстреляли полдеревни, до меня очередь не дошла, загорелись амбары с зерном, тушили все вместе. Вашим солдатам нужен был хлеб. Нас пощадили. Я помню майора с одним глазом — черная повязка на лице. Он меня допрашивал и мне поверил. Прошло чуть больше месяца, он должен помнить. По его мнению, я не похож ни на разведчика, ни на партизана. Так мне удалось избежать первого расстрела. Не прошло и суток, как в деревню вошли красные. Ночью. Стрельба длилась недолго, потом всех выгнали на улицу, женщин отпустили, мужиков согнали в сельскую баню. Если немцы нас не расстреляли, значит, мы предатели. Разборку отложили на утро, видно, слишком много шнапса и самогонки нашли, праздновали победу. Моя жена сообразила, если напьются, начнут косить без разбора. Вытащила она меня и еще троих из бани через трубу с помощью веревки от колодца. Ушли мы в лес, под звуки «Катюши», я говорю о песне, доносившейся из окон изб. Так я избежал второго расстрела. Трое суток мотались по лесу, пока не наткнулись на партизанскую засаду. Эти нас расстреливать не стали: народа мало, обозов много, сгодились как тягловая сила. У них уцелело только три лошади. Через три дня вы нас накрыли. Цифра три меня преследует на каждом шагу.
— Для разведчика схема довольно сложная, господин Костинский. Одноглазого майора я знаю, троих деревенских мужиков, бежавших с вами из бани, мы допросим и проверим. Да и жена ваша у нас. Это так?
— Нас вместе взяли, но разъединили, я за нее очень беспокоюсь, гер капитан.
— Любите жену?
— Как же не любить, мы недавно женаты.
— В Москву вернуться хотите?
— Я же дезертир, меня к стенке поставят.
— В Германии вас тоже поставили бы к стенке молодчики из гестапо за уклонение от призыва в армию.
— Но вы же не из гестапо? Они носят черную форму.
— Большое заблуждение. Полевая форма у всех серая. Петлицы черные, это верно. Из войск СС только танковая дивизия «Черная голова» воюет в черной форме, да и в Берлине вы увидите черную форму лишь на парадах. Она себя плохо зарекомендовала, и офицеры СС предпочитают ходить в сером обмундировании, хотят быть ближе к армии. Это ваши карикатуристы изображают всех немцев в черной форме, им врезались в память кадры из документальных фильмов 30-х годов. Все меняется, друг мой. Вижу, вы неглупый человек, я могу сохранить вам жизнь, и вашей жене, разумеется. Хотите работать в разведшколе Абвера?
— У меня есть выбор?
— Есть, конечно. Можете быть расстрелянным вместе с партизанами.
— Это серьезный разговор. Мне бы немного поесть, голова плохо соображает.
— Вас накормят и дадут отдохнуть до вечера. За это время я наведу о вас справки. Вечером вы скажете одно слово — «да» или «нет».
— С моей женой все в порядке?
— С ней все в порядке, дальнейшая ее судьба зависит от вас.
Арестованного увели в комнату с диваном и выставили охрану. Ему принесли горячий чай, хлеб, сахар и кусок сала. Он ел медленно, тяжело моргая опухшими веками и ни о чем особенно не задумываясь. Долгий двухмесячный переход с одной стороны на другую закончился успешно. Сложная схема, разработанная им лично, себя оправдала. Законченное в свое время музыкальное училище по классу фортепиано тоже сыграло свою роль. Аристократические руки, стройная фигура, умные глаза и ровный тон никак не вязались с образом военного человека, тем более партизана.
Он умел сочинять. Имея в запасе немудреный сюжет, наращивал мясо на кости, вдыхал в свое творение жизнь и никогда не путался, в собственных сочинениях невозможно запутаться. Нужна только вера в собственную фантазию и азарт. Ты отстаиваешь правду. Не сухую догму, а ту правду, которую возвел в ранг аксиомы. Он верил и потому был спокоен.
В восемь вечера его разбудили. Жаль. Ему снился чудный сон из прошлой, счастливой довоенной жизни.
Тот же кабинет, тот же капитан.
— Да! — громко произнес задержанный.
Капитан улыбнулся и пригласил его на ужин. Они сразу понравились друг другу: оба были молоды, уравновешенны, хороши собой, оба работали в разведке, но о последнем знал только один из них.
8.
«Повадился», — подумал комендант, увидев генерала в лагере.
На Колыме все во что-то верили. Те, кто считали себя атеистами, верили в приметы, другие — в дьявола. Ясное дело, Бог не мог создать такое место на земле, это деяние сатаны. Примет можно было собрать на целый фолиант, вроде Библии, и держать его для чтения на ночь. Белограй опять приехал в спецлагерь «Оазис» со своим телохранителем. Тоже своего рода примета. Но к чему бы? Ответ знал только сам Белограй.
На этот раз он вызвал на допрос не японца, а русского из двенадцатого барака. Приказал — привели. Конвой даже на второй этаж не пропустили, заключенного передали с рук на руки майору Мустафину, и тот сопроводил его в кабинет. Перед Белограем предстал немолодой мужчина, лысый, невысокий, худой, упитанные даже в «Оазисе» не встречались. Одним словом — ничего особенного, кроме глаз, глаз любопытного доверчивого ребенка, любящего все разглядывать и обо всем расспрашивать.
— Заключенный А-1261 по вашему приказанию прибыл.
— Прибыл и хорошо. Присаживайтесь.
Зек немного растерялся. Как так «присаживайтесь»? Его же на допрос привели, при допросе зеки стоят, пока сил хватает. Главное не упасть, не то спишут, как отработанный материал. А жить-то всем хотелось. Озираясь по сторонам, осторожно ступая, зек медленно подошел к столу и присел на край стула.
Этого человека он никогда не видел. Китель военный, без погон, но по осанке, взгляду и жестко вылепленному лицу было понятно, что он большой начальник. Из штатских зек помнил только доктора Бохнача, который приходил за консультациями, когда вел беспощадную борьбу с дизентерией. Но Бохнач тоже из зеков, а этот чувствует себя хозяином.
— Борис Леонтьевич Берг?
— Кажется, да.
— Почему «кажется»?
— Очень давно не слышал своего имени. Сейчас оно мне кажется смешным. Нам приказано называть друг друга по номерам.
— Я читал ваше дело, Борис Леонтьевич. Вы, как и многие здесь, шпион.
— К сожалению, ничего нового не придумали, в НКВД сидят люди без фантазии, не замученные образованием.
— За такие высказывания вас и упекли на Колыму. А наркоматов не существует с 45-го года. Теперь это министерства, что вам должно быть известно, вас арестовали в 47-м. Вы генерал-майор, профессор и доктор наук. Так?
