Василий Ардаматский - “Грант” вызывает Москву
“…Найдут ли когда-нибудь наши могилы? Найдут, найдут… Наверняка попадется в руки наших товарищей какая-нибудь сволочь, которая будет знать, как с нами все тут… Они должны заплатить…”
“Как это говорил тогда учитель на кладбище?.. Хорошие такие и очень точные слова… Покалечили, сволочи, память…”
“…Главное, что мы выстояли, когда было самое тяжелое… и для нас и для всего народа… Тогда было важно, чтобы выстоял хотя бы еще один человек… И мы выстояли… И действовали, как могли. Весь город свидетель этому… Приедет ли когда-нибудь в этот город Ольга с Мишкой?..”
“…Если и Григоренко — тоже, как он будет держаться — боюсь… Умереть надо, как в бою, как в атаке — грудью вперед, не закрывая глаз… И наша смерть должна быть страшной врагу, а не нам… Так… Именно так…”
“Если бы казнили публично, перед народом, я бы им устроил шум… Но уже ночь… Они сделают в тем-ноте, без лишних глаз и ушей…”
Так отрывисто и беспорядочно думал Шрагин, а в это время его предельно напряженный слух ловил ка-ждый звук там, за железной дверью. Но ни звука не было слышно — мертвая тишина.
К казни давно все было готово. Опаздывал Релинк, пожелавший лично присутствовать при расстреле. Бульдог, днем зарядившийся водкой, к вечеру уже протрезвел, и у него дико болела голова. Вытянув ноги, он сидел на диване в кабинете начальника тюрьмы Гроссвальда…
Бульдог вошел в камеру Шрагина вскоре после полуночи с двумя солдатами. Он сделал знак — солдаты набросились на Шрагина и связали ему руки за спиной.
— Выходи, красный господин!
В коридоре Шрагин увидел стоявших возле своих камер Назарова и Григоренко. Проходя мимо, он внимательно глянул в их лица: Назаров был возбужден, он, кажется, даже не узнал Шрагина, а у Григоренко лицо было абсолютно равнодушное, он мельком взглянул на Шрагина и стал смотреть вверх.
Двенадцать ступенек вниз, и Шрагина ввели в подвал с низким сводчатым потолком, который весь блестел от сырости. Подвал был узким и длинным, он как бы повторял тюремный коридор там, наверху. Делать подвал и под камерами — опасно. Зрение и сознание Шрагина-разведчика в первую минуту зафиксировало это чисто автоматически, но затем он начал осматривать все уже сознательно — это помогало отвлечься от того, ради чего его привели в этот подвал…
Его поставили спиной к боковой стене. В противоположной стене, чуть наискосок, была неглубокая ни-ша, и там на каменном карнизе сидели пятеро солдат и фельдфебель. У солдат на коленях лежали автоматы, а у фельдфебеля спереди, на ремне, висела расстегнутая кобура с пистолетом. Солдаты посматривали на Шрагина с испуганным любопытством, но, когда он стал смотреть на них, они заговорили между собой.
Привели Григоренко и Назарова. Их поставили рядом со Шрагиным. Григоренко оказался в середине.
— Все… — еле слышно произнес Григоренко.
— Вот как они боятся нас… — тихо отозвался ему Шрагин.
Назаров чуть наклонился вперед, чтобы увидеть Шрагина, и громко сказал:
— Это не страшно, главную муку мы выдержали…
— Умрем, товарищи, без страха, как подобает чекистам, — уже громче сказал Шрагин и посмотрел на Григоренко. Сейчас глаза у Григоренко не были равнодушными, но в них было какое-то больное сочетание решимости и тоски. И Шрагин сказал ему: — Родина узнает, как мы погибали, помните об этом…
— Родина все узнает! — почти радостно воскликнул Назаров.
Послышался топот ног по каменным ступеням — в подвал спустились Бульдог, начальник тюрьмы Гроссвальд и Релинк.
Они остановились перед обреченными. Релинк в упор насмешливо смотрел в глаза Шрагину.
— Ну, господин Шрагин, что вы от меня ждете? — спросил он.
— Приговор, — громко сказал Шрагин.
— Приговор себе вы вынесли сами. Нам остается только привести его в исполнение. Я — враг всяческих формальностей.
— Я тоже, — сказал Шрагин. — Но все же, когда мы будем вешать вас, мы эту формальность соблюдем, хотя вам от этого легче не будет…
Григоренко нервно рассмеялся. Назаров ожесточенно крикнул:
— Всех вас до одного повесим! Всех!
— Кончайте! — крикнул Релинк.
Начальник тюрьмы повернул выключатель, и в глубине подвала вспыхнула яркая лампочка, осветившая щербатую стену.
Солдаты тюремной охраны отвели Шрагина, Григоренко и Назарова к освещенной стене и быстро вернулись назад. Пятеро солдат и фельдфебель стали в ряд поперек подвала. Фельдфебель вынул из кобуры пистолет и близоруко его осматривал, будто обнюхивал.
Они стояли так же, как раньше: в середине — Григоренко справа от него — Шрагин, слева — Назаров. Их поставили лицом к стене, но они вместе, как по команде, повернулись лицом к палачам.
— Товарищи, мы выполнили свой долг до конца. Умираем за нашу Родину, за ее победу! Родина нас не забудет! — негромко сказал Шрагин.
Назаров, выдвинув вперед правое плечо, закричал:
— Смерть гитлеровским бандитам! Чекисты не сдаются! Стреляйте, гады! Всех не перестреляете!
Что-то крикнул Релинк, за ним — Бульдог, и все покрыл глухой грохот автоматов…
Эпилог
Дорогой читатель! Поверь, мне было бы гораздо легче и приятнее придумать и написать, как подпольщики сделали подкоп под тюремную стену, взорвали корпус одиночек и спасли моих героев. И мне тяжко было писать только что прочитанную тобой последнюю главу.
Несколько раз я начинал писать и откладывал, и у меня было ощущение, будто я продлеваю жизнь Шрагину и его товарищам. Две недели вовсе не подходил к письменному столу — взял и уехал в город, где все это происходило. И там сразу же пошел в тюрьму, в корпус одиночек, где сидели перед казнью Шрагин, Назаров и Григоренко. Сознаюсь, меня вела туда мысль: “Я ведь пишу все-таки не отчет, а повесть. Посмотрю тюрьму, и, если увижу, что возможность побега была хоть малость реальна, попробую спасти своих героев…”
Я обошел корпус одиночек со всех сторон — увы, он так расположен в тюремном дворе, что подобраться к нему подземным ходом снаружи невозможно.
Сопровождающий меня представитель администрации тюрьмы уже знает, что меня интересует, он тоже хочет, чтобы мои герои спаслись, но настроен пессимистически. Показывая на корпус одиночек, говорит:
— Строили еще при царе, положили метровые стены, и они уходят в глубь земли на несколько метров. Между прочим, первыми узниками этого корпуса были восставшие в 1905 году матросы крейсера “Очаков”… — Он с трогательной злостью смотрит на глухую стену корпуса, вздыхает и говорит: — Вашим героям бежать отсюда немыслимо. Рыть к ним туннель можно только со стороны берега, а там во все стороны голое место, и оно хорошо просматривается со сторожевых вышек.
