Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!
— Если мы отдадим вам автомат и отпустим, то через десять минут здесь могут быть эсэсовцы!
«Наверное, французы корректируют огонь артиллерии, которая бьет по лощине, — догадался Тиль. — Согласно какой-то международной конвенции гражданскому населению запрещено принимать участие в боевых действиях. Это карается расстрелом. Но расстреляны здесь, видимо, будут не французские партизаны. Остается только сдаться им в плен. Но тогда я окажусь свидетелем их действий».
Француз тем временем вышел из убежища, неся в руках двухлитровую бутылку. Отпив из нее большой глоток, он передал бутылку лейтенанту, словно желая этим показать, что содержимое бутылки не отравлено.
Это был кальвадос, который имел не только приятный запах, но и приятно обжигал горло. Тиль сделал несколько глотков.
Вслед за лейтенантом к бутылке приложился француз в берете, опустив автомат на землю.
Чтобы вытереть вино с подбородка, Тиль полез за носовым платком в карман, и вдруг его рука нащупала пистолет — подарок Рорбека. Лейтенант почувствовал, как краска заливает его лицо. Не вынимая руки из кармана, он снял пистолет с предохранителя и, выхватив его из кармана, крикнул:
— Руки вверх!
Одним рывком он вырвал у другого француза автомат.
— Три шага назад! Быстро, мосье! — приказал он французам.
Тиль направил дуло автомата сначала на француза в спортивной куртке, потом на того, что был в комбинезоне, и вдруг повесил автомат на левое плечо. «Уж если они до сих пор вели себя мужественно, то и сейчас не растеряются. Стоит ли попусту проливать кровь? А эти французы сейчас способны на все».
Он медленно повернулся и, ткнув француза прикладом английского автомата, сказал:
— Возьми!
Тот даже глазам своим не поверил. Тиль поставил пистолет на предохранитель и сунул его в карман.
— Свой автомат я оставлю вам на память. Мне он больше не понадобится.
Француз взял оба автомата.
Тиль протянул три снаряженных магазина французу в голубом пуловере, который вынул свой пистолет из правого кармана брюк и засунул туда магазины.
— Я понимаю, конспирация есть конспирация, — сказал лейтенант.
Французы молчали. Услышав слово «конспирация», француз, державший в руках пистолет, сказал:
— Вы вели себя как порядочный человек, хотя мы не знаем, по каким причинам. Мы тоже поступим с вами как порядочные люди.
Тиль был явно разочарован. «Они даже нисколько не обрадовались, а восприняли все как проявление порядочности, и только. Для них самое главное выполнение задания».
— Можно мне еще немного вина? — попросил Тиль, вдруг почувствовав безмерную усталость.
Француз с усиками передал ему бутылку, и она снова пошла по кругу. Все улыбались, хотя каждый думал о том, что все могло кончиться иначе.
— А почему бы вам не остаться у нас? — вдруг спросил, обращаясь к Тилю, самый молодой из французов.
Тиль помедлил с ответом, переводя взгляд с одного француза на другого, а те не могли понять: неужели этот немецкий офицер до сих пор не почувствовал, что Германия находится на пороге катастрофы? Или он выполняет особое задание? На их лицах отразилось недоверие.
Молодой француз посмотрел лейтенанту в лицо.
Тиль глядел на него и думал о том, что этот француз, видимо, знает, где сейчас находится Дениз. А вообще эти французы, по-видимому, такие же простые люди, каким был его отец. А может, они коммунисты? На их улице в Берлине до тридцать третьего года жило несколько коммунистов, которые принимали активное участие во всех выступлениях рабочего класса. После прихода гитлеровцев к власти он уже никогда их не видел.
Француз в берете, наверное, хорошо разбирался в технике: он начал возиться возле рации — видно, хотел связаться со своим центром.
— Может, мы с вами еще увидимся? В Париже, например, когда все это кончится, а? Ну хотя бы в Лувре, у картин итальянских художников? — Тиль засмеялся.
Все жали ему руку, выражая этим свою благодарность.
«Эти парни, наверное, никак не избавятся от мысли, что я мог пустить их в расход, — думал Тиль. — Но ведь должны же люди доверять друг другу. Эти французы не одиноки. Их много. Кроме них есть еще те, с кем они связываются по рации. И еще много-много. И все они вооружены. У них есть даже своя собственная артиллерия, с помощью которой они могут закрыть выход из мешка. Вот об этом они, видимо, в первую очередь и думают».
— Оревуар, мосье! Оревуар!
— До свидания! — ответил им Тиль и пошел прочь, не оглядываясь, уверенный, что уж в спину-то они ему стрелять не будут.
Поль Ледук задумчиво смотрел вслед уходящему Тилю, покручивая ус. «А ведь это тот самый лейтенант, который влюблен в нашу Дениз, — думал он. — Совершенно случайно он встретил ее тогда на дороге. Случайно попался нам сейчас, но ничего не спросил о ней. Нет сомнения — он нас узнал. Узнал… и все же ничего не спросил. Но остаться с нами он не захотел. Исчез за деревьями, держа пистолет в кармане. Интересно, почему он оставил нам свой автомат? Надеется, что он ему больше не понадобится? Это в такое-то смутное, опасное время!»
Ледук не знал, что и думать. Они уже не раз оказывались в руках этого лейтенанта. И он, однако, не стал в них стрелять. Такое нелегко понять.
Сеген посмотрел на Вольфа Баумерта, который недоуменно пожал плечами: он тоже не мог разгадать этой загадки. Дениз об этой встрече не стоит говорить. А впрочем, наоборот: нужно будет сказать. Уж больно все странно как-то.
А ведь он немец. Такой же немец, как и тот, который убил Леона и Жозефин. Стоило Морису вспомнить об этом, как сердце его больно сжалось.
Между тем Вольфу удалось связаться по радио с центром. Он ни словом не обмолвился о случившемся, только передал данные, необходимые для открытия огня артиллерии.
Через несколько минут снаряды уже падали в лощине, куда пошел лейтенант.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Тиль запомнил на всю жизнь тот августовский день, когда ему наконец удалось живым вырваться из фалезского мешка.
Одним эти два слова ничего особенного не говорили, а для Тиля они значили много: в этом мешке в церкви остался, истекая кровью, Людвиг Эйзельт, там же погиб Ганс Рорбек, пропали без вести Кубица, Нойман. Там были уничтожены артиллерийские батареи их полка. А виновникам этой катастрофы удалось вырваться из мешка.
Фалезский мешок был для лейтенанта Тиля напоминанием о его случайных встречах с участниками движения Сопротивления: с французом в голубом пуловере, с другим, в берете, с молодым парнем с черненькими усиками.
В фалезском мешке Тиль познакомился с Фаренкрогом, который так мужественно борется за прекращение этой преступной войны. Именно он заставил Тиля задуматься над вопросами: кто смелый человек, а кто трус; как должен вести себя сознательный немец перед лицом надвигающейся катастрофы; кто способен сражаться за новую, свободную Германию?
