Вероника Мелан - Корпорация «Исполнение желаний»
Мне нравилось знать, что эти глаза — глаза убийцы-сенсора, могли быть такими ласковыми и теплыми, как в них плескалась забота и тайно искрилась любовь.
Ну, зачем, нам спрашивается, нужно говорить? И о чем? Ведь все и так хорошо, и не нужно ничего менять!
— Ты злишься, что я снова влезла туда, где меня не должно было быть? Мне не нужно было видеть Теда, да? Я забуду! Сотри все…..
— Нет, Шерин, не злюсь. Я все равно не собирался от тебя скрываться. Раньше или позже твой любопытный нос, так или иначе, выяснил бы детали.
Он улыбнулся, а у меня в груди нехорошо заныло. Внутренне сжавшись, я спросила:
— Тогда зачем нам говорить о нас?
Я, как полный трус, была готова дать стрекача, лишь бы не поднимать тему, которая меня отчаянно пугала.
— Потому что для этого пришло время. Я говорил тебе, что нам нужно будет кое-что обсудить, когда к тебе вернется зрение.
Верно. Говорил. Теперь меня совершенно не радовал тот факт, что оно вернулось.
— Халк…. Что-то не так? — Это был не тот вопрос, который было приятно задавать, но если уж все равно что-то собирается раскрыться, то лучше раньше, чем позже.
Теперь мужчина, сидящий напротив меня, молчал.
Побалтывал в стакане виски и смотрел в сторону.
И это было непривычно. Это было неправильно и плохо.
Пауза затягивалась. Снова на полную мощность затикали в тишине ненавистные часы.
— Что… Халк, говори!
Он повернулся и посмотрел мне в глаза, отчего во мне что-то сжалось. Столько в них было чего-то непонятного — болезненного и тоскливого.
— Я хочу, чтобы ты вернулась к себе.
Я удивленно застыла, пытаясь осмыслить фразу, потом уточнила:
— К себе? В комнату? Ты хочешь, чтобы я ушла к себе?….
— Нет. Назад. В Клендон-Сити.
Громко тикнули часы. Затем еще раз. Пауза между секундами растянулась на короткие вечности.
— Что!?
— Да, Шерин. Я хочу, чтобы ты вернулась назад.
У меня внутри будто что-то обвалилось. Как в старом здании — рухнул пол и осел потолок.
Я часто думала о том, что когда-нибудь мне представится момент вернуться в Клэндон-сити, к любимым делам и друзьям, к работе, к старым привычкам…. зажить нормальной жизнью, И все эти мечты были пропитаны нетерпением и радостью, каждая минута предвкушения была сладка и притягательна, так желанна и далека.
И вот теперь она близка — эта минута. И никакой радости. Никакого энтузиазма. Только страх.
Страх, что я больше никогда не увижу этих серых глаз. И не надо мне никакого возвращения, никуда я не поеду ни за какие коврижки!
— Нет, Халк. Я не хочу. Мне очень хорошо здесь с тобой….
— Ты поедешь, Шерин. — Отрезал Халк, и по его лицу снова пробежала тень.
Так непривычно…. Будто рушится мир….
Я молчала. Стало холодно.
— Я много думал об этом. И пришел к одному выводу, что будет лучше, если ты вернешься назад.
— Для кого лучше!?? — Не выдержала и взорвалась я.
— Для тебя.
— Но я хочу быть с тобой!
— Ты будешь. — Он выпил содержимое стакана и чуть заметно поморщился. — Я придумаю, как выйти отсюда, и тогда буду с тобой. А пока я хочу, чтобы ты жила в нормальном мире, среди нормальных людей и занималась тем, чем любишь.
— Но Халк…. — Хоть мне и стало чуть легче дышать после того, как я поняла, что меня не бросают, но все равно грудь непривычно и тяжело давило со всех сторон. — Мы можем придумать вместе….
— Нет, Шерин. Я знал, что отправлю тебя назад еще тогда, когда мы даже не были близки. Это не тот мир, в котором тебе следует быть, мне будет спокойней, если ты окажешься дома. Ты сделаешь так, как я сказал. Это не обсуждается.
Я только открывала и закрывала рот, все еще неспособная оправится от шока, что скоро не увижу его. На лице Халка теперь застыло жесткое выражение, напоминая о том, что передо мной сидит далеко не пушистый кот, а некто, способный принимать неадекватные — одному ему понятные решения.
Но зачем? Зачем отсылать меня? Какой в этом смысл?
Я вдруг поняла, что еще минута, и я впаду в истерику. И пусть это далеко не то состояние, в котором я часто пребываю, но волна сокрушительной силы уже полным ходом шла на меня. И я ничего не могла с этим сделать.
И вместо того, чтобы быть логичной, приводить веские аргументы и доводы, спорить до хрипа и стоять на своем — я просто бросилась с места к двери и, задыхаясь, вылетела в коридор.
Не надо видеть ему меня в таком состояния. Какой ужас…. Какой бред…. Как все могло обернуться подобным разговором. Какой, к черту, Клэндон-сити? Почему сейчас!? Хотелось разреветься так сильно, чтобы задрожали и осыпались стены.
Я уже было рванулась вперед по коридору, когда сильные руки сжали меня и вволокли назад в кабинет.
— Не хочу! Не хочу назад! — Орала я, пытаясь вырваться из стального захвата. — Ты меня не любишь, вот почему!…
Халк резко и даже грубо швырнул меня обратно на диван, и как только мой зад коснулся обивки, что-то резко полыхнуло белым в его глазах. Свет этот проник глубоко в мозг, заставил меня обмякнуть, но ровно настолько, чтобы я осталась в сидячем положении, повалившись на спинку дивана.
И хотя я не потеряла зрение, теперь я сидела молча, потому что любая способность двигаться, полностью пропала из моего тела, а сознание стало каким-то мягким и тягучим. Почти спокойным. Однако спокойствие это было ложным, какие-то образом я знала, что это всего лишь внешнее воздействие, а на деле, в центре головы продолжает бушевать эмоциональный пожар.
Халк же теперь стоял напротив меня, напряженный, и тяжело дышал. Будто это не я, а он только что подвергся воздействию со стороны. Глаза его все еще чуть заметно светились белым, и зрелище это было воистину завораживающим. Широкая грудь вздымалась и опускалась, подбородок был низко опущен. Халк исподлобья смотрел прямо на меня, жестко и молча.
Еще раз осознав, что больше совершенно не могу ни двигаться, ни говорить, я сникла.
Как-то сдалась. Поняла, что проиграла.
Что бы он там ни решил, теперь уже невозможно изменить. Не хочет он меня видеть, значит, я уеду. Если ему по душе такие способы убеждения, когда я даже слова в свою защиту вставить не могу, значит, пусть разговаривает с куском желе, которое не может ни кивнуть, ни пискнуть.
Впервые в жизни, я действительно глубоко на него обиделась. Сильно и плохо. Просто за то, что мне не дали право на равных участвовать в диалоге.
И теперь, мне, если честно, было все равно, что именно он собирался сказать.
Единственное, что в моем теле двигалось — это глаза, и, воспользовавшись этим преимуществом, я отвела взгляд в сторону, чтобы не видеть лица, которое было мне болезненно дорого.
