Том Шервуд - Люди Солнца
Не знаю, почему владелица нашего дома не заботится о его состоянии, но эта их небрежность обернулась для меня пользой: в полуразрушенной печной трубе я устроил небольшой очаг. Теперь мы сможем, если тебе удастся выскользнуть ночью, устроить маленькое приключение: ужин на крыше. В очаге испечём кукурузы, поджарим хлеб. Вино уже приготовил и спрятал возле стропил, очень надёжно. Нет только у меня посуды, так что ты, если это возможно, возьми с собой в ночное путешествие пару кружек».
«Сегодня, примерно в одиннадцать ночи.
P. S. Не играй без меня!»
«Драгоценная Милиния, жарко благодарю тебя за прекрасный и таинственный ужин. Преданный тебе всем существом своим – Барт».
«Ах, милый Барт!
Я забыла рассказать тебе, откуда взялись бокалы. На кухне вполне доступные моему ночному походу имелись деревянные стаканы, но они, согласись, недостаточно торжественны для первого свидания загадочной селянки и странствующего принца. И я разбойным совершенно образом прокралась через комнату со спящей тётей в дальнюю комнатку, где имеется шкаф с дорогой посудой. Обмирая от готовности чем-нибудь зазвенеть, я тишайше изъяла из шкафа эти великолепные бокалы и неслышно по толстым вязаным дорожкам проскользнула обратно.
Признаюсь, я была изумлена тем, как ты, своими тонкими пальцами, сложил этот массивный очаг! Этими тонкими пальцами ты поднимал тяжёлые закопчённые кирпичи! Мазался в глине! Знаешь, особенное уважение вызывает утончённый художник, который ко всему прочему умеет делать грубую мужскую работу. О как же вкусна была испечённая в этом очаге кукуруза! Как сладко хрустели поджаренные хлебцы! И вино… Признаюсь теперь, из безопасного далека, – я впервые в жизни пробовала вино. Теперь сто раз за день забегаю в комнатку – безо всякого дела – лишь бы ещё разок взглянуть на замершие за стеклом вернувшиеся из волшебного путешествия бокалы, надёжно хранящие тайну.
Мне жгуче полюбилась Лиса. Несмотря на то что наши рассказы взахлёб друг другу о себе не дали возможности тебе явить, а мне услышать её голос вблизи, я помню и люблю её твёрдо-картонную невесомость, гладкость лаковых рёбрышек, скрипучую шершавость молчащих и загадочных струн. Ах, как хочется опять сидеть напротив друг друга за этим большим ящиком, заменяющим тебе стол, и время от времени трогать рассеянно струны, без звука, едва касаясь, и говорить обо всём на свете. Это был волшебный, чарующий ужин. Изо всех сил тебя за это благодарю.
P. S. Что меня ещё сильно смешило, дорогой Барт. Ты за весь наш вечер не приблизился ко мне короче чем на два шага. Даже вино в бокале, налив, ты не подавал в руку, а ставил на ящик далеко перед собой, а я уже с ящика его поднимала. Правда, эта твоя скромность меня ужасно смешила, но теперь издалека, у себя в комнате, я вдумалась и поняла, что эта твоя осторожность в возведении храма наших отношений – такое нежданное, редкое, пыльно-забытое благородство.
P. P. S. Не взыщи, что на обратной стороне последнего листа – прачечный счёт: бумаги в конторе больше не оставалось.
P. P. P. S. А твоя треуголка роскошна, роскошна!!»
«Родная Милиния, если позволишь. Когда ты рассказывала о своей жизни у тётки – я уже думал и дерзко в этих мыслях мечтал – помочь тебе вырваться из этого "прачечного" рабства. Я отправляюсь к тому богатому человеку, у которого учил сына играть на скрипке. Возьму у него рекомендации и стану давать дорогостоящие уроки. Тогда у нас будет довольно денег, чтобы снять две небольшие комнатки и жить рядом. Ты будешь запекать кукурузу и вышивать для нас салфетки и скатерти, а я стану приносить деньги. Скоро, очень скоро ты научишься играть на клавесине (мы купим в первые же полгода недорогой клавесин), и тогда по вечерам на пятнадцать минут все в округе будут замирать и слушать, как переговариваются Лиса и Орландо. Наношу из порта пустых бочонков, капусту заквасим на зиму, грибы засолим. Встретим на улице и спасём умирающего от голода котёнка, мокрого, беспомощного, трёх цветов. Потом, когда всё устроится благодатно, он станет оживлять твои одинокие хлопоты по дому, когда я буду давать уроки.
С тем ненадолго прощаюсь и молю тебя – дождись меня, у этой бессовестной тётки, в этом мрачном и незаботливом доме.
P. S. Поверь, эти тонкие пальцы вполне крепки и надёжны».
«Барт!
Всё пропало. Тётка гонит меня из дома, к негодяю, который хочет на мне женится, старый нотариус, гадкий, гадкий! Сказала, – если сбегу, – заявит в полицию, что я её обокрала. Но я сбегу, – я всё придумала, – уже из его дома, и буду прятаться здесь, на чердаке, дождись меня, если раньше приедешь».
Спасенье лисы
Восемь вечера. Самое нужное время. Все грузчики, которые не ужинают с семьями, дома, а разбредаются по трактирам, в этот час уже довольно пьяны. Особенно сегодня, в ночь с субботы на воскресенье! После часа-двух общения с вином или ромом их внимание становится неотчётливым к словам, жестам, лицам, событиям. Закономерно, что именно в восемь и позже содержимое их карманов – добыча лёгкая и простая.
Маленький рыжий мальчишка вошёл в трактир. Не глядя ни на кого, аккуратно и плотно притворил дверь. Опять же не поднимая глаз, старательно вытер босые ноги о валяющуюся у порога мокрую мешковину. А потом деловито и быстро просеменил к трактирной стойке. Встав на перекладину стула, вознёс озабоченное личико над кромкой стойки и громко спросил:
– Вы отца моего не видали? Он приметный: на щеке шрам и глаз в чёрной повязке.
– Нет! – перекрикивая громкую песню, которую грузчики и моряки распевали под весёлые звуки скрипки, ответил хозяин, расставив руки и оперевшись ими на стойку. – Такого человека я здесь сегодня не видел!
Мальчишка благодарно кивнул, спрыгнул вниз и быстро вышел. Когда он снова, минут через десять, вошёл и устроился на корточках в уголке, цепкий взгляд хозяина, брошенный на очередного посетителя, не принёс ему ничего нового: рыжий малый ищет отца. А исчез мальчуган и вовсе уж незаметно. Но так же незаметно исчез не только он.
– Ещё давай, Барт! – крикнули вытирающему губы после поднесённого вина музыканту.
Музыкант поставил кружку, поднял смычок и, растерянно озираясь, убитым шёпотом выговорил:
– Ли-са-а…
Не оглядываясь, не пригибаясь и не сбавляя скорости, маленький рыжий зверёк нёсся по тёмным улочкам на противоположный край порта. Там, отыскав самый дальний трактир, он остановился, успокоил дыхание и вошёл.
