Роберт Стивенсон - Мастер Баллантрэ
Милорд на секунду призадумался, а затем голосом, в котором слышалось раздражение, сказал:
— Я спрашиваю вас, от какой болезни он умер? Мне кажется, что в моем вопросе ничего непонятного нет.
— О, от какой болезни, этого я не знаю, — ответил Моунтен. — Гасти, и тот не знает, от какой. Мне известно только, что он захворал и умер.
— Ага, видите ли, вот оно что! — обратился милорд к сэру Вильяму.
— Милорд, то, что вы говорите, для меня непонятно, — ответил сэр Вильям.
— Как непонятно? Весьма понятно! — воскликнул милорд. — Все это весьма важно для моего сына. Если брата моего нет больше в живых, то все наше состояние и наш титул перейдут впоследствии к моему сыну, а если он жив, то сын мой не наследник. Надо, во-первых, достоверно знать, умер ли он на самом деле, а затем, если умер, то от какой болезни, иначе могут возникнуть различные толки, различные несправедливые подозрения, и прочее, и прочее.
— Но ведь его же похоронили, черт возьми! — воскликнул сэр Вильям.
— Я не верю этому, я не верю этому! — ответил милорд, дрожа всем телом. — Я никогда не поверю этому! — закричал он и вскочил на ноги. — Что, он имел вид умершего? — спросил он Моунтена.
— Вид умершего? — спросил в свою очередь Моунтен. — Разумеется, имел, он был бледен как мертвец. Ведь я же говорю вам, что он умер, и я сам лично бросил горсть земли на его могилу.
Милорд схватил сэра Вильяма дрожащей рукой за рукав и сказал:
— Я должен вам сказать, что мой брат был совершенно особенный человек: его нельзя было убить, и когда он умирал, он тотчас снова оживал.
— То есть, что вы хотите этим сказать? — спросил сэр Вильям.
— Могу вас уверить, что его убить никак нельзя, что у него совершенно особенная натура, — начал шептать милорд. — Я сам пронзил его саблей! — закричал он вдруг громко. — Я чувствовал, как лезвие моего оружия пронзило его грудную клетку и горячая кровь его брызнула мне в лицо, еще раз и еще раз, — повторил он, показывая при этом, как он поворачивал оружие в груди брата, — но, между тем, он все-таки не умер, и я его все-таки не убил. Так как же вы хотите, чтобы я поверил, что он умер теперь? О, нет, я этому не поверю раньше, чем я увижу, что он разлагается.
Сэр Вильям взглянул на меня удивленным взглядом, а Моунтен перестал осматривать свои отмороженные пальцы и, разинув рот, в упор смотрел на него.
— Милорд, — сказал я, — прошу вас, придите в себя и подумайте, что вы говорите.
Больше я ничего не мог сказать, так как у меня от волнения даже в горле пересохло, и я с трудом мог собрать свои собственные мысли.
— Я вижу, что говорить не стоит, он все равно не поймет меня (при этих словах он указал на сэра Вильяма), но Маккелар, тот понимает меня, тот отлично знает, что я говорю правду, так как при нем моего брата уже один раз похоронили. Он замечательно хорошо служит мне, замечательно усердно. И спросите его, сэр Вильям, он и отец мой уж один раз похоронили моего брата, ночью, при свете двух свечей, а между тем домовой привел его снова к нам. Я рассказал бы вам подробно обо всем, но не могу, потому что все это дела семейные. — Он сказал последние слова крайне печальным голосом, и мне показалось, что сильное возбуждение, в котором он находился, прошло. — Спросите Маккеллара, он вам скажет, что брат уже один раз умер, а затем он ожил, так почему же ему и теперь не воскреснуть? — заговорил он снова. — В тот раз мы уже думали, что он умер, а ведь домовой привел его снова домой. Если моего брата похоронили, и он действительно умер, так почему же домовой вернулся снова обратно и не пошел вместе с вами? — обратился он к Моунтену. — Нет, нет, все это необходимо выяснить.
— Я тотчас приду снова к вам, милорд, — сказал сэр Вильям, вставая. — Мистер Маккеллар, будьте так любезны последовать за мной, я желал бы сказать вам только два слова, — обратился он ко мне.
Я встал, и мы оба пошли за лагерь. Замерзшая земля хрустела под нашими ногами, а деревья были покрыты инеем, совершенно как тогда, в день дуэли, в аллее между кустарниками.
— Послушайте, он совсем сумасшедший, — сказал сэр Вильям, когда мы ушли настолько далеко, что милорд не мог слышать, что мы говорим.
— Вы правы, человек этот не в своем уме, — сказал я, — я также в этом убежден.
— В таком случае, быть может, его следует взять и связать? Но я не смею сделать это без вашего разрешения, — сказал сэр Вильям. — Если вы позволите мне поступить таким образом, то я сделаю насчет этого необходимые распоряжения.
Я посмотрел на землю, затем на лагерь с его горящими кострами и разгуливающими взад и вперед людьми, затем на лес и на горы, но единственно, куда я не решался взглянуть, это в лицо сэру Вильяму.
— Сэр Вильям, — сказал я наконец, — я не считаю милорда вполне здравомыслящим человеком, да и давно не считал его таковым, но, видите ли, сумасшествие сумасшествию рознь и… одним словом, сэр Вильям, я не беру на себя ответственности, если вы вздумаете лишить его свободы; я против этого.
— Ну, в таком случае я беру на себя ответственность, — сказал сэр Вильям. — Я слышал, какой вздор он болтал. Ну, скажите сами, был ли смысл в том, что он нам говорил, ну хотя бы в том, что он сказал, что вы похоронили уже раз его брата?
— Видите ли, похоронить-то я его не похоронил, но только… Нет, сэр Вильям, я не могу сказать вам, в чем дело, вследствие того, что не имею права открывать семейную тайну весьма почтенной семьи, а если я вам не открою ее, то не могу вам объяснить сути дела, и вы все равно ничего не поймете из того, что я вам скажу. Поэтому не могу вам препятствовать действовать так, как вы считаете необходимым, но должен вам сказать, что умственные способности милорда не настолько расстроены, как это кажется. Вы, к сожалению, получили понятие только о конце трагедии, разыгрывающейся в продолжение многих лет, начало же вам не известно, и поэтому вам трудно судить обо всем остальном.
— Я вовсе не желаю слышать ваши семейные тайны, — ответил сэр Вильям, — но должен сказать вам откровенно, рискуя даже казаться невежливым, что находиться в обществе милорда мне крайне неинтересно.
— Я нисколько не удивляюсь этому и вполне сочувствую вам, — ответил я.
— Мне решительно все равно, удивляетесь ли вы или не удивляетесь, сочувствуете ли вы мне или не сочувствуете, — ответил сэр Вильям, — я желаю только избавиться от того общества, в котором я нахожусь, и поэтому я отдаю в ваше распоряжение лодку и предлагаю вам взять с собой несколько человек из моей свиты, а затем прошу вас взять милорда с собой и вместе с ним уехать.
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал я после некоторого раздумья. — Но позвольте только, раньше чем воспользоваться вашим предложением, сказать вам несколько слов. Я должен признаться вам откровенно, что меня также чрезвычайно удивляет тот факт, что индиец снова вернулся туда, где находится могила его господина. Я вполне могу понять моего патрона, меня также крайне интересует то обстоятельство, что индиец вернулся обратно, это весьма подозрительно…
