Виктор Вучетич - Поединок. Выпуск 3
Я посмотрел на часы. Первый час дня. Доктор Раскольцев заканчивает прием в час. Выбрал время под конец приема.
— Иду! — ответил я Василию.
Я не торопился. Шел, посматривая на всякий случай на номера дач. Первое посещение... Мы наблюдали, но и за мной могли в это время наблюдать.
Вот и калитка. Она отперта. Я уже знал, что больные не стучатся, а сразу проходят на веранду и записываются у пожилой женщины.
Шел до веранды, упорно не поднимая глаз. Только безразличие, только равнодушие, никак не выдать себя. Он, этот господин, сейчас напряжен до предела.
Скрипят под ногами ступени. Вошел. Можно и поздороваться.
Я поклонился, ни к кому не обращаясь, и огляделся. На секунду, на мгновение скользнул по его лицу взглядом. Он стоял спиной к саду, облокотившись о барьер веранды. Буркнул в ответ:
— Здравствуйте!
У двери сидела пожилая пациентка. Она тоже ответила приветствием. Больше на веранде никого не было. Из дома вышла женщина.
— Вы на прием? — спросила она меня.
— На прием... Если, конечно, можно...
— Вы первый раз?
— Первый раз!
— Я спрошу доктора... Он скоро кончает, и двое на очереди...
— Спросите, пожалуйста! — ответил я.
Мы встретились с ним взглядом. Я смотрел потухшими глазами больного человека, робеющего перед решающим приемом у врача.
Его глаза горели. Тонкое, волевое лицо. Умен, его мозг не дремлет.
И стоит он так, что один рывок — и на локтях он перебросит тренированное тело через барьер. Тренированное тело, хотя ведь немолод, немолод... Он почти мне ровесник. Этот мог и воевать, с оружием в руках мог топтать нашу землю. И не так он нервозен, как это могло показаться по стремительности его действий. Он чуток, а не нервозен. Нет, это не наш! Это с чужбины гость! Это сильные руки. Он не мог бы годами сидеть в тени.
Представляя себе волнение Василия, я подал знак — «не брать».
Да, да! Именно «не брать». Ситуация для ареста явно не созрела. Такой господин по пустякам сюда не приехал бы. Не убивать же Шкаликова он сюда ехал. Это для него мелочь.
— Жарко! — сказал я. — Парит...
Вытер носовым платком пот на лице.
Вышла женщина и объявила мне:
— Доктор вас примет... Ваша очередь последняя...
Время, однако, шло...
Прошла в кабинет пациентка. Мы остались с Сальге вдвоем. Он молчал. Я сидел в кресле, не глядя на него, но кожей лица чувствовал его присутствие, каждый его жест.
Прошел наконец и он в кабинет. На веранде оставил портфель и трость. Отличный прием, но для кого? Не дети же с ним сойдутся в поединке. Это уже профессиональное неуважение — рассчитывать, что чекист кинется проверять, что у него в портфеле. Проверка, не ведется ли за ним наблюдение. Проверка всеми средствами, даже наивными. Широким фронтом работа. Есть только одна разведка, которая так работает... ее стиль... Массированный, тотальный. Даже в деталях, в мелочах!
Шаги за дверью, дверь раскрылась, вышел Сальге. Я встал.
Из-за двери раздался голос:
— Пожалуйста!
Сальге раскланялся со мной, обнажив ослепительные зубы, улыбнулся он только ртом, глаза смотрели пронизывающе и холодно. Какого-либо недовольства встречей я не отметил.
А что, если? Импровизация и в нашей работе, как и в поэзии, иной раз решает все дело! Я задумался, входя в кабинет. Что-то интересное показалось мне в промелькнувшей мысли. Ну конечно же!
Все это по-житейски очень просто и открывает Раскольцеву возможность подумать, как бы подталкивает его под локоть к спасению...
Когда я вошел в кабинет, Раскольцев сидел за столом, что-то записывал в тетрадь. Не поднимая головы, он приказал:
— Садитесь!
Я сел на стул, поставленный сбоку стола для пациентов. Он поставил точку в конце фразы, поднял на меня глаза.
Обычно говорят, что глаза — это зеркало души. Но это действительно только в том случае, если у человека открытая душа. У Раскольцева глаза серые. Вообще, серый цвет обманчивый, хотя и немного у него оттенков. Словно бы туман у него в глазах, словно бы дым, и ничего сквозь него не видно. Спокоен и ровен. Профессиональные вопросы, профессиональные жесты...
Он высок и барствен, барствен по натуре, по скрытому чувству превосходства над другими, красив, хотя и немолод.
— Имя, возраст?
Перо зависло над бумагой.
Я окончательно решился; то, что мелькнуло при входе в кабинет лишь проблеском, теперь окрепло в решение.
— Дубровин Никита Алексеевич!
Он записал.
— Возраст?
— Пятьдесят шесть лет...
— Работаете?
— Работаю...
— Профессия?
— Полковник...
— Военнослужащий? В штатском?
— По условиям службы приходится в штатском...
Здесь бы ему и споткнуться, если бы его мысли в эту минуту работали в определенном направлении. Но его внимание скользнуло мимо моей оговорки о штатском.
— Курите?
— Трубку, доктор!
— Не глядя, сразу говорю, курить бросайте! Ничего не знаю! Если хотите у меня лечиться — сразу бросайте! Ночные работы? Нервы?
— Сейчас какие там нервы? И ночных работ нет. Все было, доктор... и по полторы пачки курил за ночь... Во время войны досталось!
— Всем, кто воевал, досталось. Ранения были?
— Ранений не было, но работа была сложной...
Потихоньку я его выводил на главный вопрос, выводил на свою новую задумку. Он глянул на меня из-под очков.
— Что-нибудь было особенным в вашей работе, что могло повлиять на ваше здоровье?..
— Наверное... Я много лет, доктор, провел в Германии... До войны... И во время войны...
— Простоте! Это по какой же линии во время войны?
— По нашей, доктор! На нелегальном положении.
— Зачем вы мне это говорите, пациент?
Ого! Легко и свободно, без усилия он принимает вызов!
— Это уже давно не тайна, доктор. Теперь я занимаюсь историей... А вот там, наверное, и закладывалась моя болезнь... Сердце болит, доктор!
— Там это могло быть! Там все могло быть! Страшная страна! Я тоже был во время войны в Германии. В плену!
— Сочувствую вам, доктор! Досталось, наверное?
— Кто вас ко мне рекомендовал?
Я назвал ему имя его давнего пациента.
— Ложитесь! — приказал он.
Я снял пиджак, рубашку и лег. К спине прикоснулся холодком стетоскоп. Выслушивал он внимательно. Должен отдать ему должное. Каждый жест обнаруживал в нем навыки специалиста. Он же отличный специалист! Зачем же ему вся эта пыль войны, этот Гусейнов, этот Шкаликов?
Он приподнял майку.
— О-о! — воскликнул он. — Германия?
Он увидел шрам на спине от пулевого ранения.
