Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
Дмитрий Шапорин, муж «тёть Лизы», дольше других мужиков оставался вне призыва из-за слабого зрения: без очков видел не далее пяти метров и то, если днём. Лишь месяца за три до оккупации его мобилизовали в так называемый истребительный батальон. Не только его — подмели всех нестроевиков от кривых до горбатых. Их, правда, от дома не отрывали, даже не переобмундировывали. Выдали винтовки, патроны и вменили в обязанность охрану наиболее значимых объектов от всевозможных диверсантов, задержание подозрительных лиц — словом, следить за порядком в округе.
Дня за два до оккупации истреббатовцам также приказано было отступать. Но в те суматошные дни командованию было, видимо, не до ополчений — гитлеровцы продвигались стремительно. Отставшее разношёрстное формирование попало в окружение и рассыпалось. Небольшими группами земляки-соседи стали пробираться домой — ночами, глухими балками да задами-окраинами. Группа, в которой был Дмитрий, всё-таки напоролась на немцев, их приняли за партизан, некоторых расстреляли на месте, других поместили за колючую проволоку в городе Майкопе. Об этом рассказал Елизавете вернувшийся оттуда хуторянин по фамилии Мельник, которому удалось совершить побег из того майкопского лагеря. «Если б Митька не утерял очки, мы бы, конешно, убежали вместе», — так сказал он.
Дома остались запасные очки, и Елизавета потеряла покой и сон. Металась между двух огней: с одной стороны, страшно оставлять детвору — мало ли что может случиться в дальней дороге!.. С другой — так хочется отнести мужу очки: авось посчастит вырваться из этого ада!
И вот, как видим, решилась.
Ребята наелись немясного, но очень вкусного и питательного борща, запили парным молоком, и Тамара унесла мыть посуду в хату.
— Ты ей уже сказал? — Борис кивнул вслед ушедшей.
— Ещё нет. Не знаю, как и начать. Рёву будет!..
— Давай я, если боишься.
— Дело не в «боишься». Я ведь почти пообещал взять и её с нами. А теперь выходит — не сдержал слова.
— Она должна понять, не маленькая!..
— Что должна я понять? — с порога спросила Тамара, услышавшая последние слова.
— А подслушивать, Араматик, нехорошо…
— Присядь, Тома, поговорить надо, — показал Ванько на место рядом. — Понимаешь, какое дело… Мы не можем взять тебя в станицу.
— Но ты ведь обещал! — глаза её вмиг наполнились слезами.
— Вспомни-ка лучше: я и не обещал, чтоб твёрдо…
— Он, точно, хотел взять и тебя, но мы несогласны, — заметил Борис. — Делать тебе там действительно нечего — вполне справимся сами.
— Как это нечего! — решительно возразила она; слёзы при этом хлынули в два ручья. — Я и слушать не хочу! Не возьмёте, так и сама, первей вас там буду!..
Подошедшие Федя с Мишей сразу смекнули, в чём тут дело.
— Ты, Томка, не чуди, воще! А ну как там засада?
— Ну и пусть!
— Ты чё, чёкнутая, воще? Как это «ну и пусть»? Дурёха, — не сдержался он.
Федя двинул его кулаком в бок, присел возле неё на корточки:
— Хочешь братика круглой сиротой сделать? Что мы ему скажем, если тебя там схватят и расстреляют?
— Нечего с нею чикаться! Связать и всё, раз такая бестолковая, — повторился Миша, но на этот раз чтобы припугнуть, нежели настаивая на своём варианте.
— А что? И свяжем. Из двух бед выберем меньшую, — поднялся Федя с корточек. — Неси верёвку!
— Не надо связывать, — испугалась Тамара и стала спешно отирать слёзы.
— Я останусь тут. Только не теряйте время…
— Ты останешься не тут: Борька отведёт тебя к одной нашей подружке, — уточнил Ванько. — Её мама ушла аж в город Майкоп, и Вера осталась с пацанятами одна. Поможешь ей управляться с хозяйством. Согласна?
— Да…
— Лично я, воще, ни грамма ей не верю: удерёт!..
— С вами, на всякий случай, останется Борька. Не кривись, Боря, надо! — Ванько взглянул на товарища и, показав глазами на соседку, крутнул головой, что означало: на слово ей доверяться опасно; но вслух объяснил иначе: — Полицаи могут достать и сюда, так что ты смотри тут!
— И не хотелось… но придется, — не смог скрыть недовольства Борис. — Поднимайся, Араматик, отведу…
— Расскажи и ей, как ты умеешь хозяиновать, — посоветовал Миша.
— Да, вот ещё что, — спохватился Ванько, когда те уже уходили. — Твоя как фамилия, на какой улице хата и под каким номером?
— Фамилия наша Спиваковы. А улица — Чапаева, дом номер двадцать.
П е р е й д я поодиночке через железную дорогу, ребята сошлись ненадолго вместе. Решено было пробираться околицей, рассредоточившись, из предосторожности. Так, возможно, дальше, но не дольше, поскольку можно будет и пробежаться, не привлекая особо к себе внимания.
Если ближе к центру станица имела довольно упорядоченный вид — жилой массив разбит на улицы и кварталы — то на окраине казаки селились, как бог на душу положит, и сообразуясь с условиями местности. Поэтому ребятам пришлось попетлять — то вдоль солончаковой подыны, глубоко врезавшейся в застройку, то огибая выпиравшие далеко за черту несколько подворий — с саманными либо турлучными хатками под нахлобученными по самые окна камышовыми крышами.
Когда более чем полстаницы осталось позади, Ванько сбавил шагу и дал знать остальным приблизиться.
— Где-то, по-моему, здесь, не проскочить бы дальше, — поделился предположением с догнавшими его товарищами. — Вон бабка козу стережёт — сходи, Мишок, поспрошай: где, мол, тут улица Чапаева находится?
Миша вскоре вернулся и доложил, что нужная им улица — третья отсюда, что пролегает она с запада на восток, а номера начинаются наоборот.
— Те два тополя — это уже на следующей, — сообщил он и такую подробность. И добавил: — Потешная, воще, бабушенция: с виду — вылитая баба-яга, нос крючком да ещё и с бородавкой на кончике. Думал, и разговаривать не станет, а она всё охотно выложила, аж хотел спросить, не знает ли, где хата Спиваков.
— Это мы и без подсказки найдём, — сказал Федя. — Я уже прикинул: если ширину огородов взять за тридцать метров, то ихний находится метрах в трёхстах от краю. Вот только какая сторона чётная и есть ли вообще таблички с номерами? У Томки забыли спросить.
— И я, воще, из виду выпустил! Вы подождите, я сбегаю ещё, уточню.
Пока шли в сторону тополей, обсудили возможные варианты, с которыми могут столкнуться на месте. Один из них — что тамариной матери не окажется дома вообще. Другой — дома, но неживая. Наконец, последний из худших — плюс ко всему оставлена ещё и засада. В то, что отец удрал из казаматки, Ваньку не верилось. Как и в то, что у Спиваковых не перевернули всё вверх дном ещё ночью…
