Том Хилленбранд - Охота за темным эликсиром. Похитители кофе
Убедившись, что слушатели собрались в полном составе, Муса Ибн-Шаукани подливал себе еще кофе и начинал:
– Какую историю вы хотите послушать? Я уже рассказывал вам о Мустафе Бабе, жутком сапожнике, сшивающем окровавленной иглой с кожаной нитью из ног и рук павших новых солдат? Или рассказать вам об аль-Азифе, шепчущем всепоглощающем ветре пустыни, от которого невозможно сбежать?
Маленький мальчик с синими глазами, которому было не больше шести лет, но храбрый не по годам, сказал:
– Расскажи нам, почтенный дедушка, о том дне, когда в Насмураде пришел Азазил.
Ибн-Шаукани задумчиво кивнул.
– Хороший выбор, маленький Фуат, – произнес он. – Когда это случилось, я был примерно в том же возрасте, что и твой отец, и заведовал плантацией. Тогда я построил себе этот дом вдалеке от деревни, чтобы всегда быть рядом с кофейными деревьями.
– Но, дедушка, ведь большинство деревьев растут по другую сторону от деревни, – перебил его мальчик.
Старик бросил на мальчика строгий взгляд, и тот испуганно притих.
– Не перебивай меня, Али. Если будете перебивать меня, я, к сожалению, не смогу рассказать вам историю.
Как и предполагал Ибн-Шаукани, раздались многоголосые выкрики протеста, вскоре сменившиеся просьбами и мольбами.
– Ну хорошо, я расскажу вам историю. Но прежде, нескромный Али, еще пару слов о деревьях. Это правда, сегодня плантации находятся в основном на восточной стороне деревни. Но раньше, раньше их было полно по всей Насмураде. Потому что чужестранцы – персы, турки, египтяне, даже колдуны из страны франков – все они приходили сюда, хотели купить кофе. Поэтому мы разбивали все больше и больше рощиц. Но однажды они перестали приходить, и потому, – он указал на деревца чуть ниже его дома, – эти уже никто не поливает и не собирает с них урожай, не говоря уже о тех двух, что там, впереди, из которых я делаю кофе для себя. Но вернемся к Азазилу, джинну, и той ночи, когда он пришел в нашу деревню.
В такие дни обычно говорят, что в воздухе пахнет бедой. Еще ночью я видел, что Рас аль-Гуль, дьявольская звезда, мерцает особенно яростно, а это всегда говорит о том, что зашевелились джинны и демоны пустыни. И действительно, утром на Насмураде появилась слепая пророчица.
– Как она забралась на гору? – спросил Али.
Ибн-Шаукани снова бросил на мальчика укоризненный взгляд:
– Они приходят и уходят, никого не предупреждая. Такова их природа. А возможно, то был джинн, одному Аллаху то ведомо. Как бы там ни было, она не была из арабов, почти не знала нашего языка. Ее слепые глаза были белы, словно козье молоко, кожа – сморщенная, словно сушеный финик. Она поднялась по тропе до первого сторожевого поста.
Там пророчица возвестила о том, что в Насмураде придет могущественный джинн и всем жителям следует укрыться, в противном случае всех ждет смерть.
Но стражник лишь рассмеялся над старой ведьмой и сказал, чтобы убиралась обратно в пустыню, иначе познакомится с его мечом. Оно и понятно, он поступил как велено. На нашей горе постоянно появляются такие мужчины и женщины, и все они нищенствующие монахи.
– А что такое нищенствующий монах? – спросил кто-то из детей.
– Это такие люди, которые слишком ленивы, чтобы работать, и хотят, чтобы их кормили. Для таких людей на нашей горе нет места. Наша жизнь сурова, нам и самим едва хватает на пропитание. Поэтому мы всегда прогоняем их, прежде чем они взберутся на гору и явятся в деревню.
– Но ведь мы всегда подаем попрошайкам, – удивился Али.
– Это верно, любопытный Али. – Ибн-Шаукани сделал многозначительную паузу. – Но только с того судьбоносного дня, когда мы поступили несправедливо с настоящей прорицательницей, отмахнулись от ее искренних предупреждений, да простит нас за это Аллах. С тех пор мы всегда даем что-то нищим, чтобы искупить свою вину и стать более смиренными.
Ибн-Шаукани понизил голос, и дети придвинулись ближе, чтобы разобрать слова.
– Тогда на Насмураде стражи было больше, чем теперь. Наблюдали не только за перевалом, стража была даже на плантациях. Тогда к нам приходило много чужаков. Мы все время опасались, что кто-то украдет наш урожай, не заплатив за него. А еще мы боялись турок, которые время от времени присылали к нам янычар и велели нам беречь кофе как зеницу ока.
И мы охраняли свои плантации, главным образом ночью. Я тоже стоял в дозоре. Тогда я был управляющим, и моей задачей было проверять других стражников и следить за тем, чтобы никто не уснул. – Он пнул ногой одного из мальчишек, который не шевелился вот уже некоторое время. – В точности как ты, маленький Юсуф. Итак, я делал второй обход. Луна сияла над кофейными кустами, окутывая их золотистым светом. И тут я услышал шорох. В нем было что-то странное, металлическое. Я сразу же посмотрел на север, на возвышение Мазкан.
– Почему, дедушка? Там ведь ничего нет.
– Сейчас нет. Но в то время наверху сидел дозорный. Каждую ночь на возвышение забирался молодой человек. Оттуда он видел все плато и перевал, а снизу его тоже хорошо было видно. Он каждые несколько минут помахивал своим фонарем, чтобы показать стражам на плантации, что все в порядке. Услышав тот звук, я тоже зажег лампу, чтобы подать знак мужчине на Мазкане, его звали Яссин. Сначала он не отреагировал, однако потом я увидел, как он поднял фонарь в правой руке. Это меня немного успокоило. Увидев, что в течение следующего часа он время от времени помахивает фонарем, я подумал, что все в полном порядке. Как же я был глуп!
Он налил себе еще немного кофе и принялся пить маленькими глотками. Когда дети начали возиться, он махнул рукой, успокаивая их:
– Терпение, малыши. Дайте старику передохнуть. Сейчас расскажу, что было дальше. Кто из вас знает, как мы называем отвесную стену на юге, которую видно с плато?
– Она называется аль-Джидаар, – произнес маленький мальчик с синими глазами.
– Верно. Стоя на страже тогда, в темноте, я часто смотрел на ту стену. Там-то все и случилось. Я увидел дым и огонь на другой стороне плато, в том месте, где вьется дорога к перевалу. Однако огонь был не красным, а зеленым. А вонь! Она прилетела от аль-Джидаара, и пахло там яйцами, которые долго пролежали на солнце. Но все это было далеко не настолько страшно, как то, что произошло потом.
Ибн-Шаукани снова отпил кофе и оглядел притихших детей. На него смотрела дюжина широко раскрытых пар глаз.
– И вдруг появился Азазил. Он парил на фоне отвесной стены, и выглядел он ужасающе. Кожа его была словно огонь, рога были раскалены добела. А его глаза! Я никогда не забуду эти багровые глаза, их взгляд словно пронзил меня. Его окружало разноцветное пламя. И он был огромен, намного больше человека. Я до сих пор помню, как закричал от страха.
