Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи
Обидчик собак никогда не дойдет до предков и никогда не возродится в нижнем мире.
Ну, а добрый человек спокойно пройдет мимо собачьей стаи. Собаки — звери особые, священные. Они чуют злых духов, и злые духи их боятся.
Килькуту нечего бояться. Никто не помнит, чтобы он обидел собаку. Он сытно их кормил, хорошо обращался. Собаки всегда помнили добро хозяина. Не раз они помогали найти отбившихся оленей хозяина, защищали его и его родных от медведей.
Совсем прогорел костер. Старики обложили угли ольховыми ветками. Если злые духи слетелись на угли, то они из ольхового круга не пойдут за людьми. Ольха — дерево особое, охранное от напастей.
Когда мужчины пошли назад, их встретили женщины. В руках у них тоже были ольховые прутики. Женщины отряхивали ими одежду мужчин.
Все пошли назад одной тропой, стараясь ступать след в след, чтобы духи не узнали, сколько людей было на похоронах.
Чаучу весело провожали покойников к «верхним людям», но никто не торопился к ним по доброй воле. Трудная жизнь в нижнем мире, а уходить из него почему-то не хочется.
* **В полдень солнце выкатывалось все выше. Южные склоны сопок обнажали темные проплешины, а в долинах на глазах тяжелели сугробы. Пастухи готовились в дальнюю дорогу — к морю, чтобы напоить оленей соленой водой для хорошего нагула. Не все готовились на побережье. В стойбищах, на стоянках оставались многие старики, женщины, дети. Оставались для дела — заготавливать рыбу, выделывать шкуры, собирать и запасать корешки, ягоды.
На третий день после похорон Килькута засобирался домой и Атувье. Узнав о его желании покинуть стойбище, Тайнав выделил ему восемь важенок и двух быков. Атувье сам выбирал. Еле сдерживаясь от счастья, он пометил оленей — сделал три клиновидных надреза на ушах. Ой-е, теперь он настоящий чаучу! Жена и сын будут часто есть оленье мясо. Будет из чего и одежду пошить. Важенки принесут приплод, стадо не убудет.
Атувье мог сразу погнать оленей к морю, но задерживался — Черная спина был еще слаб и не выдержал бы дальней дороги по набухшим снегам, по сопкам. Каждый новый день долго тянулся. Мысленно Атувье уже был в своей яранге, рядом с женой и сыном. Как он завидовал черным воронам, парившим в высоком небе! «Домой, домой!» — гулко стучало сердце. Он расспрашивал Чайвыну о дороге к морю, о метках, по которым можно будет не сбиться в пути. Чайвына палочкой рисовал на снегу его путь, указывал, где лучше всего провести оленей, чтобы миновать каменистые места. Да,, сейчас надо зорко следить, чтобы олени не шли по камням. Весной копыта у оленей хрупкие, и они могут легко поранить их на каменистых тропах. Если олень поранит ногу, он плохой олень, болеть будет. Помереть может.
Чайвына понимал, что творилось на душе у большого Атувье. Человек столько не был дома. Жена, наверное, уже и не ждет, думает, ушел муж к «верхним людям».
У Атувье была и другая причина: он боялся встреч с людьми из других стойбищ. Немало гостей наезжало к сыну Килькута, принявшего большое стадо отца. Вдруг среди них найдется человек, который слышал о сыне Ивигина, жившем с волками? Ой, плохо тогда будет: Тайнав здорово кидает свое копье. Вувун метко стреляет из винчестера. Маленький Чайвына тоже не промахнется... Они не простят ему, что спали рядом с ним, ели из одного котла... «Однако Килькут слышал про меня, но не прогнал, когда я пришел к нему. Почему?» — недоумевал Атувье. Долго думал, нашел ответ: Килькут готовился уйти, потому и не прогнал. Все знают: люди, которые готовятся уйти к «верхним людям», прощают другим их плохие дела и слова. А весна все настойчивее входила в страну чаучу. Словно бык-олень во время гона, она напряглась, теснила белую холодную соперницу. Зима не хотела отступать, тужилась: небо нередко заволакивали сплошные низкие облака, и тогда на пробуждавшуюся землю падал свежий снег. И снова становилось белым- бело. Но стоило теплым ветрам отжать грязноватый полог, закрывавший синь неба, как под ласковыми лучами высокого солнца свежая накидка зимы таяла, как жир в горячей воде.
По утрам Атувье брал с собой Черную спину и шел к своим оленям. Он уже пригнал из печвак — стада — двух быков, отданных ему Тайнавом, и теперь приучал их находиться вместе с важенками.
Волк быстро сообразил, что рогатые, к которым они подходили, принадлежат его хозяину. Черная спина взял запах каждого рогатого и запомнил.
Атувье казалось, что верный волк забыл о стае, о подруге.
Но Черная спина не забыл... Однажды днем, когда в яранге никого не было, он осторожно зашел в нее и увидел на полу белую шкуру волчицы. Он принял запах шкуры и долго стоял возле нее... Еще раньше, в логове хозяина, он видел и брал запахи шкур медведей, росомах, зайцев. Когда первая шкура медведя «стала жить» в логове хозяина, он долго не мог успокоиться. Постепенно привык, поняв, что если в логове человеков живет шкура зверя — значит, это мертвый зверь.
Убедившись, что Черная спина окреп, Атувье объявил об уходе. Женщины собрали ему в дорогу большую сумку еды — вяленого мяса и юколы. Чайвына подарил настоящий лук и пучок стрел с железными наконечниками. Лук и стрелы достались ему от отца, но Чайвына имел ружье и не пустил ни одной стрелы в зверя. Ненак сшила плекты — самую подходящую обувь для теплой поры. (Кухлянку, короткую, удобную, она сшила ему еще до смерти Килькута.) Но самый дорогой подарок в дорогу сделала мамушка Омрина — она отдала ему старый помятый чайник, а в него положила плитку чая. Атувье всего один раз плакал в жизни, но когда принимал от старушки чайник, слезы во второй раз затуманили глаза. Только чаучу знает, какой дорогой подарок — железный чайник.
Все провожали Атувье.
— Удачной тебе дороги,— сказал Тайнав.
— Хорошего приплода твоим важенкам,— пожелал Чайвына.
— Пусть в твои капканы добрые духи гонят много зверя, — сказал Вувун. Он был один доволен уходом богатыря...
Атувье только улыбался. Ему хотелось сказать в ответ этим людям много хороших слов, пожелать им много добра, но в горле стоял противный комок и мешал говорить. Он только и смог им сказать:
— Я всегда буду помнить вас. Я ухожу, но сердце мое будет жить и здесь.
