Карл Фалькенгорст - Танганайский лев
— Что, друг Фераджи, — сказал он, — не упускай и ты там своей доли. Ведь Симба не так ловко владеет хлыстом, как я, или как мы, арабы.
При этих словах Фераджи невольно схватился рукой за спину и слегка сгорбился, как будто ощутил что-то на спине.
Солиман рассмеялся.
— Видишь ли, Осман, — сказал он, — этот Фераджи, когда поступил ко мне на службу в качестве вожака носильщиков грузов, был самым отъявленным вором, на которого когда-либо светило занзибарское солнце. Целых две недели ему все удавалось проводить меня, и уж, конечно, он в то время от души посмеивался надо мной себе в кулак, когда вместо него я с полным усердием порол других.
Но вот и настоящий вор попался, и тогда я притянул его к ответу. Там, в Узагаре, я дал ему такое наставление, так проучил его, что, наверное, не забудет этого всю свою жизнь. Два дня он пролежал, не вставая, но, в конце концов, еще благодарил меня за то, что я не велел его повесить. Когда он снова был в состоянии стоять и ходить, то сделался честным и верным, и на него я всегда мог положиться. Я знаю, что у Солимана он не украдет ни одной бисерины!
Между тем негр успел уже оправиться и воскликнул самым искренним, задушевным тоном:
— Да, Фераджи никогда не забудет Узагары, но и Килиманджаро тоже!
— Ах! — воскликнул удивленный Осман. — Так это он, твой Фераджи, который, как ты говоришь, помог тебе добыть не десятки, а сотни невольников! Тот Фераджи, который, точно пантера, дрался с туземцами. Видишь, твое желание осуществилось, Солиман: ты только что желал, чтобы этот Фераджи был теперь подле тебя, — и вот он стоит теперь перед тобой!
Солиман гневно взглянул на своего племянника, подыскивая в то же время слова, чтобы сгладить необдуманную речь Османа. Но было уже поздно: Фераджи слышал сказанное и успел принять к сведению. Он изогнулся действительно, как пантера, и, прижавшись близко к Солиману, шепнул ему в самое ухо:
— Я это чуял, Солиман! Поезжай же туда и осмотри хорошенько вблизи тэмбе Лугери. Он прекрасно укреплен, имеет и ограды, и рвы, и сторожевые башни, и метких стрелков. Сам Симба обучал их военному делу, но все же поезжай и осмотри внимательнее эту крепость! Не забывай, однако, что и Фераджи отлично знает это место. Сейчас нам нельзя подробно обо всем этом беседовать, но сегодня ночью, когда там, на горе, негры будут нить и плясать, а Лугери возьмет себе в жены молоденькую Коко, приезжай со своей ладьей как можно ближе к тому мыску! — и он указал ему рукой влево. — Тогда и я явлюсь туда и многое порасскажу тебе. А пока прощай, мне надо спешить, а то словоохотливые люди скажут Симбе, что Фераджи тайно совещался с Солиманом.
И, не дождавшись ответа старика, негр повернулся и пошел к своим товарищам. Но в грабеже их он не принял участия. Та жалкая горсть бус или жемчуга, которой он мог бы поживиться здесь, не представляла для него никакого интереса: он имел в виду несравненно более крупную добычу, и взгляд его со злобной насмешкой и злорадством устремился вверх, на крепость Мудима.
Между тем Солиман грузно опустил свою руку на плечо своего племянника и строго обратился к нему.
— Еще одна такая глупость с твоей стороны, и я немедленно отошлю тебя от себя! Счастье наше, что этот Фераджи ненавидит Симбу, а то твой болтливый язык мог бы окончательно разрушить все мои планы, и все это далекое путешествие к берегам Танганайки было бы напрасно!
Затем он быстро направился к своей ладье, а пристыженный Осман последовал за ним в некотором отдалении.
— Фераджи! — крикнул Солиман, сев на свою ладью, которая уже отчаливала от берега. — Скажи Симбе, славному, грозному и могучему, что Солиман весьма жалеет, что не имеет возможности побеседовать с ним. Солиман очень желал бы его видеть, потому что много наслышался о нем хорошего. Но Солиман — бедный торговец и не имеет времени оставаться подолгу на одном месте, где нет ни слоновой кости, ни сукон, а одни только рабы!
Легкий попутный ветер вздул паруса его ладьи, и она плавно понеслась по тихим водам озера. Это была не «Утка», а первоклассное парусное судно. Легко и уверенно рассекало оно волны, точно птица-фрегат, которая не имеет себе равных в искусстве плавать и нырять. Вероятно» строитель этого судна мысленно представлял себе змеиную шею это» удивительной птицы, когда окрестил стройное, ходкое судно «Змеей».
Фераджи восхищенным взором следил за удалявшимся судном и затем перевел взгляд, полный презрительного сожаления, на ладью, приведенную Сузи для его господина. Ладья эта была едва ли многим лучше погибшей «Утки», которая, теперь валялась в виде жалких обломков тут же неподалеку, на берегу.
Но за удаляющейся «Змеей» следила с не меньшим вниманием еще другая пара глаз.
На близко прилегающем к берегу холме, притаившись в частом кустарнике, стоял Инкази и недоверчиво следил за приставшей к берегу ладьей. Увидев высадившегося на берег Солимана и его спутника, он был крайне удивлен, видя, что Фераджи разговаривает с этими двумя арабами, точно старый знакомый. От его меткого взгляда не ускользнула странная группировка и движения этих трех личностей. С присущим дикарю инстинктом он сразу угадал, что эти люди говорят не о пустых, безразличных вещах. Он знал, что эти арабские торговцы, являющиеся охотиться на людей, точно на диких зверей, были смертельными врагами его племени. Они уплыли и, дай Бог, чтобы никогда более не возвращались сюда. Но Фераджи остался здесь; Фераджи жил и спал под кровлей его отцовского дома, и это тревожило теперь молодого Инкази. Он стал упорно следить за каждым малейшим движением этого негра, будто решил никогда более не выпускать его из вида. Спустя немного времени Инкази сошел к берегу, сел в свою лодку и поплыл по заливу с намерением наловить рыбы для вечерней праздничной трапезы, которая должна была состояться сегодня в тэмбе Мудимы.
Негры Симбы расположились тем временем поудобнее в новой ладье на тюках и ящиках, собираясь заснуть до прихода их господина, который должен был распорядиться выгрузкой и переноской грузов.
Полнейшая тишина царила на заливе и на берегу; только Лувулунгу с шумом мчала свои бурные воды по камням и скалам, образуя каскады и катаракты, да издали доносились однообразные звуки рыбацкой песни Инкази. Растянувшись во всю длину на дне ладьи, Фераджи не спал, но с широко раскрытыми глазами бесцельно смотрел вверх, между тем как сквозь тесно сжатые зубы его злобно вылетали слова:
— Пой, пой гордая птица! Скоро мы ощипаем твои перья!
Глава IV
Раб Солимана
