Василий Немирович-Данченко - Поход
Обзор книги Василий Немирович-Данченко - Поход
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»). Из них особое внимание обратили на себя «Соловки», как заманчивое, крайне идеализированное изображение своеобразной религиозно-промышленной общины. Позже Немирович-Данченко, ведя жизнь туриста, издал целый ряд путевых очерков, посвященных как отдельным местностям России («Даль» — поездка по югу, «В гостях» — поездка по Кавказу, «Крестьянское царство» — описание своеобразного быта Валаама, «Кама и Урал»), так и иностранным государствам («По Германии и Голландии», «Очерки Испании» и др.). Во всех этих очерках он является увлекательным рассказчиком, дающим блестящие описания природы и яркие характеристики нравов. Всего более способствовали известности Немировича-Данченко его хотя и не всегда точные, но колоритные корреспонденции, которые он посылал в «Новое Время» с театра войны 1877 — 78 годов (отд. изд. в переработанном виде, с восстановлением выброшенных военной цензурой мест, под заглавием «Год войны»). Очень читались также его часто смелообличительные корреспонденции из Маньчжурии в японскую войну 1904–1905 годов, печат. в «Русском Слове». Немирович-Данченко принимал личное участие в делах на Шипке и под Плевной, в зимнем переходе через Балканы и получил солдатский Георгиевский крест. Военные впечатления турецкой кампании дали Немировичу-Данченко материал для биографии Скобелева и для романов: «Гроза» (1880), «Плевна и Шипка» (1881), «Вперед» (1883). Эти романы, как и позднейшие романы и очерки: «Цари биржи» (1886), «Кулисы» (1886), «Монах» (1889), «Семья богатырей» (1890), «Под звон колоколов» (1896), «Волчья сыть» (1897), «Братские могилы» (1907), «Бодрые, смелые, сильные. Из летописей освободительного движения» (1907), «Вечная память! Из летописей освободительного движения» (1907) и др. — отличаются интересной фабулой, блеском изложения, но пылкое воображение иногда приводит автора к рискованным эффектам и недостаточному правдоподобию. Гораздо выдержаннее в художественном отношении мелкие рассказы Немировича-Данченко из народного и военного быта, вышедшие отдельными сборниками: «Незаметные герои» (1889), «Святочные рассказы» (1890) и др.; они правдивы и задушевны. Его эффектные по фактуре стихотворения изданы отдельно в Санкт-Петербурге (1882 и 1902). Многие произведения Немировича-Данченко переведены на разные европейские языки. «Избранные стихотворения» Немировича-Данченко изданы московским комитетом грамотности (1895) для народного чтения. В 1911 г. товариществом «Просвящение» предпринято издание сочинений Немировича-Данченко (вышло 16 т.). Часть его сочинений дана в виде приложения к журналу «Природы и Люди».
Василий Иванович многие годы путешествовал. В годы русско-турецкой, русско-японской и 1-й мировой войн работал военным корреспондентом. Награжден Георгиевским крестом за личное участие в боях под Плевной. Эмигрировал в 1921 году. Умер в Чехословакии.
Василий Иванович Немирович-Данченко
Поход
Когда лес остался позади, и отряд вышел на открытое место, вокруг наших солдат всё опять стало спокойно… Ни одна пуля не прорезывала недвижный воздух, весь переполненный зноем… Тихо было кругом… Так тихо, что звон медных орудий разносился далеко-далеко… Команда повторялась эхом бесчисленных скал, точно она отзывалась в их каменной груди… Причудливы были очертания утёсов, резки их острые гребни… Всё тонуло в безоблачной синеве. Всё точно млело в полуденном огне… Тут, за лесом — были уже голые и пустынные скаты. Солнце сожгло их в своём неукротимом гневе. Только жалкие голубые колючки трепались кое-где, да в сухом бурьяне слышался шорох потревоженной змеи… Генерал недолго ехал таким образом. Ему донесли, что в арьергарде есть уже поражённые солнечным ударом… Несколько их было и впереди… Он озабоченно оглянулся. Отряд уже подходил к горной площадке. Позади оставался отвес с ощетинившимся лесом. Впереди, пустынная и пологая, подымалась каменная вершина. Между нею и этим плоскогорьем шла выемка с кустарником. По выемке точно в глубокой складке сочилась вода…
— Ну! — решил он. — Баста… Часа на три привал… Пусть разложат костры… Да, пожалуй, разобьют палатки, — всё защита от солнца… Кашу варить, братцы!..
Отряд остановился. Скоро кругом закипела привычная, будничная жизнь бивака. Одни ставили палатка и с наслаждением заползали туда, хоть и там было жарко и душно. Солдатам разрешили сбросить шинели, — и они радостно исполнили это. Только часовым досталась трудная работа. Им приходилось стоять и ходить вокруг всего лагеря под солнцем, которое с каждою минутою становилось ужаснее и ужаснее… В лазури чистого неба подымался сизый дымок от костров; кашевары озабоченно хлопотали над котлами… В отряде были бараны — их свежевали и вместе с крупою валили мясо в котлы. Некогда было готовить отдельно щи да кашу… Через три часа опять начинался трудный переход в горы.
Кошенко заполз под палатку и заснул ясным и бестревожным сном молодости. Его растомило. На лбу выступил пот, лицо раскраснелось. Смотрел-смотрел на него старый кавказский солдат, и улыбнулся сурово и добродушно в то же время в седые усы…
— Ишь ты! Совсем дитё ещё! И жарко же ему, братцы…
Он обошёл палатку с другой стороны, приподнял её и дал воздуху свободный доступ внутрь. Кошенко сладко-сладко зачмокал во сне… «Сосунок! — ещё добродушнее улыбнулся солдат. — Кабы не казаки — лежать бы тебе сегодня крестом в чеченском лесу… Сняли бы тебе живо голову… Хорошо, что наши вызволили»…
Он тихо, стараясь не разбудить Кошенко, расстегнул ему воротник и сюртук…
— Ну, теперь спи, рабёнок!..
— А храбёр! — заметил другой солдат, сочувственно следивший за заботами первого о молодом офицере.
— Отчего не храбёр… Барское дитё… Ему нельзя иначе. У него и отец, поди, военный был.
— Как он на чеченцев швырком утресь?
— Ну, это он сглупа… Нешто он понимает…
Со всех сторон сносили к лагерю хворост… Генерал ещё не садился. Он обходил отряд, засматривал в ротные котлы, что и сколько там варится, говорил со старыми боевыми товарищами, вместе с ним помнившими времена Ермолова и выросшими в этой замечательной боевой школе. Таким образом начальник отряда случайно подошёл к самому обрыву плато, на котором стоял его лагерь. Далеко-далеко расстилались отсюда перепутавшиеся миражи ущелий, долин, рвов и горных склонов… Вон бездны дымятся светлым паром, синими тенями подёргиваются ущелья, точно задвигаются сквозными занавесями, почти чёрными кажутся узкие теснины… Внизу точно белая ниточка бежит горный поток… Против его течения движутся вверх точки.
— Дайте-ка трубку! — приказал генерал.
Ему подали. Он посмотрел, — несколько сот конных чеченцев пробирались в горы, очевидно, наперерез нашему отряду…
— Самойлов! Как вы думаете… куда они?..
— Разумеется, на андийское Кой-су, ваше превосходительство!
— Это бенефис нам устраивают?
— Точно так-с.
— Ну, и пусть их! — и генерал засмеялся. — И пусть их. Обочтутся голубчики. Нас-то там наверное не будет. Поезжайте с Богом. Мы и беспокоить вас не станем…
— Должно быть, туда много собираются. С другой стороны по тому же направлению пробирается ещё более сильный отряд.
— Вы были в Салтах?
— Точно так-с. Когда ещё Салты со своим округом значились мирными, у меня там кунак жил.
— Это до мюридизма?.. Скажите, как расположен аул?
— Как ласточкино гнездо. Ниоткуда доступу…
— Так что взять его нельзя по-вашему?..
Старый кавказец задумался.
— По обыкновенному рассуждению, — нельзя…
— Ну, а по кавказскому нашему?
— А по нашему: если прикажут, — возьмём…
— Как? — улыбался генерал.
— Как… — Об этом что же задумываться… Придём, — посмотрим… Там видно будет. Как же не взять, если приказано? Тут рассуждать нечего. В лоб пойдём. Большое облегчение, что вся ихняя молодёжь теперь у Самурской крепости…
— Да, только вопрос ещё, удержалась ли крепость. Может быть, давно пала…
— Это у Брызгалова-то?.. — удивился Самойлов. — У Брызгалова — наверное удержится…
— А вы его знаете?
— Ещё бы. В тридцать девятом году мы вместе Ахульго брали… С Граббе… У Брызгалова — всё в руках удержится. Солдат надёжный… Дай Бог таких побольше.
— Да, вот и толкуйте… Всё, что покорилось при Ермолове, в сороковом отложилось, — и теперь приходится опять начинать сначала…
— Вон, вон ещё одна партия…
— Всё туда же — на Кой-су!
— С Богом, с Богом, голубчики! — радовался генерал, считая уже дело наполовину выигранным. — С Богом — скатертью дорога… Так, по обыкновенной логике, нельзя, а по кавказской можно? — весело засмеялся он.
— Точно так-с. Потому, что же делать, если начальство приказывает?..
Генерал пожал ему руку и отошёл назад. У него на душе оставалось ещё одно печальное дело. В лесу было убито трое солдат, да по пути четверо из раненых скончалось. Надо было их похоронить. Они лежали там, где расположился обоз, под брезентами, из-под которых наружу торчали только недвижные ноги усопших… Первые жертвы экспедиции были у него точно на совести. И идя к ним, он думал: нельзя разве было избегнуть этого дела?.. Но другого пути не было, как через лес… Разумеется, можно было двинуться через андийское Кой-су, но там, наверное, погибла бы половина отряда!.. Наверное… И, бросив последний взгляд на «боевых товарищей», как он мысленно называл их, старый кавказец перекрестился и пошёл прочь…
— Что, ваше превосходительство, прикажете делать с ними? — нагнал его командующий обозом.
